Михаил Покровский - Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв

Между разрывом дипломатических сношений и объявлением войны обыкновенно протекает промежуток времени хотя бы в несколько часов, потому что посольству нужно уложиться, выехать и т. д, В это время военных действий нет.

Но в то же самое время, как только разрыв дипломатических сношений совершится, радиостанция в Буюкдере радирует в Севастополь номер квадрата, на котором в данный момент находятся турецкие дредноуты. Русские гидро-аэропланы сейчас же вылетают из Севастополя с соответствующим грузом бомб и обрушиваются на эти дредноуты. Войны-то еще пока нет, турки меры принять не смогут, и дредноуты удастся потопить. Таким образом дело было в шляпе. Осуществить этого не пришлось; я думаю, что при общей нашей технической неслаженности едва ли эта операция и была бы выполнена благополучно. По всей вероятности гидро-аэропланы полетели бы не туда, куда нужно, бомбы были бы брошены тоже не туда, куда нужно, вообще, кроме сраму ничего не вышло бы, но самый план чрезвычайно характерен в плоскости дипломатических норм. Ведь как вопили о необыкновенной гнусности японцев, которые напали на Порт-Артур: коварное нападение и т. д., а потом сами учли: а мы чего же дураки зеваем, и совершенно таким же порядком, как японцы напали на Порт-Артур, и даже худшим, собирались уничтожить турецкие дредноуты. Но этот, план характерен только потому, что он показывает, как далеко шли русские планы насчет проливов. На самом деле России не пришлось устраивать свою сепаратную восточную войну, потому что она тем временем была втянута в мировую войну.

Всеми этими порываниями России к Константинополю великолепно воспользовалось то самое английское правительство, которое еще в 1908 году, как я рассказывал, через своего посла намекало, что если Россия заинтересуется проливами, Англия мешать не будет.

Основную причину этого поворота английской политики мы уже видели. Но позвольте привести еще одну подробность, объясняющую, по какой причине англичане теперь так благодушно соглашались на утверждение России в проливах. Перед выходом из Дарданелл в Средиземное море лежат острова Тенедос, Имброс, Лемнос и Самофракия, острова, с которыми вы, конечно, не знакомы, а русским белогвардейским офицерам они очень хорошо знакомы, потому что они там сидели в английских концентрационных лагерях. Эти острова находятся в руках англичан. При старой артиллерии эти острова, расположенные минимум в пятнадцати верстах от выхода из Дарданелл, были совершенно безопасны, потому что из старой пушки дальше, чем на четыре версты, не попадешь, а при новых пушках, которые стреляют дальше, чем на пятнадцать верст, получалась совершенно иная картина. Английская батарея, поставленная на этих островах, великолепно могла запереть выход из Дарданелл. Русский флот мог там вариться в собственном соку. У него получалась в прибавку к Черному морю некоторая кишечка, по которой он мог плавать, но выплыть из этой кишечки он мог только с разрешения англичан. И вот англичане предусмотрительно эти острова заняли, потому что с точки зрения стратегической стоял вопрос не дарданелльский, а островной, ибо в чьих руках эти острова, в тех руках при современной технике, при современной артиллерии находятся и Дарданеллы. Так что Англия довольно спокойно могла сказать России: вот вам и Босфор, вот вам и Дарданеллы, а об островах мы поговорим особо.

Но в то же самое время, будучи довольно спокойны относительно военных последствий утверждения России в проливах, англичане очень желали втянуть Россию в свою комбинацию, сделать ее частью того окружения Германии, о котором они хлопотали очень настойчиво с конца XIX века. Я не имею возможности вам объяснять, по какой причине, каким образом англичане стремились к этому, окружению Германии и к англо-германской войне. Эти причины изложены в моих статьях по внешней политике, и там вы это найдете.

Так или иначе, русско-английский союз при этой обстановке становился для России все более и более неизбежным: К маю 19. 14 года дело дошло уже до переговоров о русско-английской морской конвенции, при чем Россия, по обыкновению несколько спеша и проявляя большее проекционное творчество, чем, может быть, требовалось бы, спешила уже учесть эту морскую конвенцию, и в мае 1914 года (оцените это) русское морское министерство ставило вопрос о сосредоточении в портах Балтийского моря значительного количества английских коммерческих пароходов для перевозки русской армии в Померанию. Померания — это есть прусская провинция, находящаяся к северу от Берлина, на берегу Балтийского моря. Правда, русский посол Бенкендорф о Померании советовал не говорить, потому что это англичан может испугать, англичане — народ солидный и торопиться не любят. Русский морской агент собственно о десанте в Померании также не говорил. Но крайне интересно, как русское правительство, в мае 1914 года, когда никто не ожидал коварного нападения Германии на Россию, предусмотрительно обдумывало: как бы достать пароходики, чтобы пробраться к этим самым немцам? В то же самое время, в том же самом мае, французский посол в Петрограде Палеолог сообщает своему правительству разговор с одним влиятельным членом Государственного совета, — фамилия не названа, — разговор ни более ни Менее, как о разделе Австрии. В этом разговоре влиятельный член Государственного совета выражал не то опасение, не то надежду, что скоро умрет император Франц Иосиф, которому было под 80 лет. Что тогда будет с Австрией? Казалось бы, умирает всякий царь; ну, наследник будет на его место — есть же у него наследник? Но почему-то влиятельный член Государственного совета был этим очень огорчен и смущен: как же Австрия? И совершенно как-то естественно выходило, что после этого часть австрийских владений, а именно, Галиция и Буковина должны были перейти к России. Влиятельный член Государственного совета приводил целый ряд причин — исторических, экономических и даже религиозных: там тоже народ православный и русский народ — православный; говорят на том же украинском языке, который мы запрещаем у себя, и т. д., — все совершенно подходит к тому, чтобы они были у нас, естественно. Это опять относится к маю 1914 года. Миролюбие в это время проявлялось полнейшее. Когда самого Эдуарда Грея, английского министра иностранных дел, кое-что прослышавший германский посланник в Лондоне князь Лихновский спросил: у вас какие-то договоры с Россией насчет проливов, тот сделал большие глаза и дал честное слово, что никаких договоров с Россией о проливах не было чуть не с наполеоновских войн, — и правда, разговоры-то ведь были не о проливах, а о Балтийском море и Померании... А в то же самое время передал в Петроград: «Бишво, у вас чересчур болтают». Разоблачения в сербской прессе дали еще один штрих к этой картине, осветив загадочный момент убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда, как раз наследника Франца Иосифа, — с чего открылась Война, потому что это убийство послужило причиной австрийского ультиматума, предъявленного Сербии. Сербия на этот ультиматум ответила, правда, довольно послушно, но не так, как это нужно было Австрии, и на этой почве произошла война.