Владимир Малышев - Петербург: необыкновенные биографии [Город и его великие люди] [litres]

В своих статьях Меньшиков ставил вечный русский вопрос: «Что делать?» – и сам на него отвечал, что надо трудиться изо всех сил. Он писал, что «в нашей беспорядочно трудящейся и, сказать правду, ленивой стране, в стране Тентетниковых и Обломовых» напоминание о необходимости трудиться имеет особый смысл, более глубокий, чем на Западе.

«Чего следует страстно желать и чего добиваться в ближайшее столетие? – снова спрашивал Меньшиков и отвечал: – Первейшей из великих задач я считаю организацию труда народного. Так как труд есть единственный источник средств, то прежде всего следует расчистить этот источник и дать полный выход народной энергии. Надо поставить основной целью то, чтобы сто миллионов пар рабочих рук ежедневно работали в России до утомления… Труд не только дает богатство, которое страхует жизнь от бедствий нищеты, – труд дисциплинирует душу, труд просвещает, труд дает благородный облик, уподобляя человека Творцу. Только трудящийся человек нечто создает – праздный всегда истребляет, и сумма праздных граждан в период их рабочей способности всегда напоминает армию Тамерлана, рассеянную по стране. Они поедают, подобно саранче, то, что не сеяли. Перерождая людей в паразитов, праздность развращает высшие слои общества до злодейского типа прожигателей жизни…»

На второе место по важности для России задач Меньшиков ставил борьбу с пьянством. «Нужно ли прибавлять, например, что, оставляя ужасающее народное пьянство в теперешнем виде, правительство обрекает все – даже величайшие – реформы свои на верную гибель? Борьба с пьянством народным должна составить одну из благороднейших задач власти, и эту борьбу нельзя откладывать на дальнейшее».

Именно эта тема, которую постоянно и с горячей страстью публициста поднимал Меньшиков, является в его трудах, пожалуй, самой актуальной для наших дней. Причем в его времена гастарбайтеров не надо было искать на стройках или в подпольных мастерских в потаенных подвалах. В те времена иностранцами были полны ключевые государственные ведомства России. Вот что творилось, например, в Министерстве иностранных дел и в российских посольствах за рубежом. «Штатных мест за границей в этом ведомстве 315, – отмечал Меньшиков. – Из них около 200 заняты людьми нерусского происхождения. В особенности много балтийских немцев. Просто в глазах рябит, когда читаешь списки… В общем, из 646 мест по ведомству иностранных дел 529 заняты лицами нерусских фамилий. Из остальных 117 мест известная часть приходится на долю поляков».

Однако не сам факт присутствия иностранцев его тревожил. «Мы, – писал Меньшиков, – не восстаем против приезда к нам и даже против сожительства некоторого процента иноплеменников, давая им охотно среди себя почти все права гражданства. Мы восстаем лишь против массового их нашествия, против заполнения ими важнейших наших государственных и культурных позиций. Мы протестуем против идущего завоевания России нерусскими племенами, против постепенного отнятия у нас земли, веры и власти. Мирному наплыву чуждых рас мы хотели бы дать отпор, сосредоточив для этого всю энергию нашего когда-то победоносного народа…»

В своих публикациях Меньшиков неустанно бил тревогу, предупреждая, к каким опасным последствиям может привести для России такое обилие и укоренение в ней чужеродных элементов. Но его не слушали, с раздражением отмахивались.

«На переломе веков, – призывал Мельников, – владея державной мощью, народ русский должен проклясть свое малодушие, праздность, пьянство, невежество, цинизм, влекущий к преступности. Все падающее пусть падает и проваливается в вечное забвение; все же способное восстать из мертвых пусть призовет имя Божие и память благородных предков и деятельно выступит за лучшее будущее. Лучшим же будущим следует считать такое, когда народ будет неустанно трудолюбив, свободен, трезв, честен, просвещен религией и любовью к родине, заслуживающей этой любви. Еще триста лет тому назад мировые условия вынудили нас вступить в состязание с культурными народами. Из века в век это состязание делается более трудным и сложным, захватывая все свойства племени, физические и интеллектуальные. Будем так жить, чтобы через три века никому на свете не завидовать, а возбуждать лишь зависть и общее уважение народов».

Для того чтобы в те времена писать так смело, как писал Меньшиков, нужно было обладать немалой отвагой и мужеством. Ежедневно от рук террористов в России погибало от 12 до 18 человек, прежде всего тех, кто твердо поддерживал царя и государство. В то время как «передовая часть общества» активно поддерживала политические убийства, Меньшиков понимал, что все это обернется национальной катастрофой, ясно предвидел ее. «Не во имя ли дьявола будет этот бунт? Не сожрет ли он народу больше, чем чума?». «Если победит бунт, – предостерегал Меньшиков, – то он внесет в страну самую лютую из тираний – тиранию черни. Начнется разгром нашей слабой культуры. Начнется окончательный развал империи и, может быть, гибель нации». Увы, так все и произошло. И одной из первых жертв революционеров стал сам бивший тревогу отважный публицист, хотя ни в каких заговорах против большевиков участия не принимал, оружия в руках не держал. Но его статьи казались им еще опаснее. 14 сентября 1918 года Меньшиков был арестован чекистами на даче и через несколько дней злодейски расстрелян на берегу Валдайского озера на глазах его шестерых детей.

Убийство Меньшикова его жена описала так: «Первый залп был дан для устрашения, однако этим выстрелом ранили левую руку мужа около кисти. Пуля вырвала кусок мяса. После этого выстрела муж оглянулся. Последовал новый залп. Стреляли в спину. Пуля прошла около сердца, а другая немного повыше желудка. Муж упал на землю. Лежа на земле, он конвульсивно бился, он бил руками об землю, судорожно схватывая пальцами ее. Сейчас же к нему подскочил чекист Давидсон (будь он навеки проклят) с револьвером и выстрелил в упор два раза в левый висок…»

На доме 64 по набережной Мойки висит мемориальная доска, посвященная Василию Андрееву, выдающемуся музыканту – виртуозу игры на балалайке и создателю уникального ансамбля.

Родился Василий Андреев в Бежецке Тверской губернии в семье купца первой гильдии. Но уже в 1872 году, когда мальчику было 11 лет, его семья переехала в Петербург, где он поступил в гимназию. Рано начал интересоваться музыкой, учился играть на скрипке, фортепиано. Но однажды произошло неожиданное. В имении родителей в Тверской губернии он услышал звуки незнакомого ему музыкального инструмента. «Я сорвался с места, – рассказывал музыкант в своих воспоминаниях, – и побежал к флигелю, откуда раздавались эти звуки. Передо мною на ступеньках крыльца сидел крестьянин и играл на балалайке! Захотелось сразу, немедленно взять ее в руки и заиграть самому!». Родители пришли в ужас от такого рода «неподобающего» интереса, но юного Васю было уже не остановить. Он стал упорно учиться играть на балалайке.