Сергей Карпов - История Трапезундской империи

Восстание Аникета лишь углубило интеграцию Понта в Римскую империю и усилило роль Трапезунда как военно-морской базы империи на Востоке. Консолидация империи способствовала развитию торговых связей и укреплению понтийских городов. Синоп, Амис, Трапезунд торговали на обширном пространстве от Италии до Меотиды. Особенно активными были их связи с городами Крыма. В торговле Херсонеса, например, товары, привозимые из Южного Причерноморья или транзитом через его порты, преобладали [417]. Греки из Синопа, Амастриды, Амиса, ведя активную торговлю с Боспором, нередко переселялись туда [418]. Города Понта стали центрами значительных земельных округов, их хора была существенно увеличена римлянами по сравнению с эпохой Понтийского царства. Но если наиболее крупные города, как Амис, Синоп, Трапезунд, испытывали подъем, то меньшие, как Котиора, аграризировались и, постепенно утрачивая прежнее значение, становились деревнями [419]. Римляне возлагали на города многие функции по управлению провинциями и сбору налогов [420]. Города в римское время обеспечивали себя зерном, вином, фруктами, рыбой, а оливковое масло, мед, воск, квасцы, медь и корабельный лес широко экспортировали. Насаждения олив покрывали, по Страбону, почти всю возделываемую территорию Синопиды [421]. А с вишнями римляне впервые познакомились именно во время Митридатовых войн, когда Лукулл вывез их из окрестностей Керасунта. От имени города и происходит латинское название вишни — cerasus [422]. В плодородных долинах Фемискиры и Сидены в изобилии выращивали просо, сахарный тростник; травы могли прокормить, как писал Страбон, стада коров и табуны лошадей. Окрестные горы изобиловали дикорастущими, а позднее и культивируемыми, виноградом и фруктовыми деревьями. Благодаря обилию кормов можно было охотиться и на многочисленных диких животных [423]. Это позволяло обеспечивать города Понта продуктами.

В Синопе и Амисе находились кузнечные, литейные, ювелирные мастерские, монетные дворы, работали скульпторы и резчики по камню, мебельщики, аптекари. Известен по имени и историк III в. родом из Трапезунда софист Никострат [424].

Города были также центрами экспорта (или, точнее, реэкспорта) рабов. Трапезунд и Керасунт, по мнению М. И. Максимовой, не вели сколько-нибудь значительной самостоятельной внешней торговли [425]. К таким же выводам пришел и X. Ваймерт, отмечающий преимущественную роль Синопа и Амиса в торговле с Северным Причерноморьем [426]. Однако роль всех городов во внутренней торговле возросла. Все они имели права внутреннего самоуправления и привилегии, однако находились под контролем властей провинции и императорской администрации, осуществлявшей также роль верховной апелляционной и контрольной инстанции. Постепенно городские советы (курии), состоящие из зажиточной верхушки городов, монополизируют в них власть. Формируется, как и повсеместно в империи, сословие куриалов, на которое наряду со значительными полномочиями возлагаются и многие расходы по поддержанию городской жизни, благотворительности и пр., материальная ответственность за сбор налогов и распоряжение финансами. Как и везде, при Константине I завершился процесс прикрепления куриалов к их магистратурам [427].

Многие выходцы из понтийских городов — историки, географы, философы, математики, поэты — обогатили культуру античности в целом. Митридат VI, отстаивая особую роль Понта и своей династии, даже провел реформу календаря, заменив селевкидскую эру вифинской [428]. Сохраняя своеобразие, Понт оставался важным центром эллинской цивилизации древности [429]. Римляне, особенно в эпоху принципата, покровительствовали местной интеллигенции — риторам, актерам, жрецам, в том числе освобождая их от налогов и повинностей [430].

Основным языческим культом в Трапезунде (наряду с культами Гермеса, Диониса, Артемиды, Асклепия, Ареса Сераписа, Тихи и других классических божеств греко-римского пантеона [431]) был культ древневосточного солнечного божества Митры, иногда отождествляемого с Аполлоном [432]. Святилище Митры с его статуей находилось на горе Митрион (Боз Тепе), возвышающейся над Трапезундом. Там устраивались мистерии [433]. Митра изображался на трапезундских монетах и упоминался в надписях. Именно ниспровержение статуи Митры св. Евгением при помощи двух крестьян действенно проявило силу первой проповеди христианства в Трапезунде в III в. [434](если не считать ее началом легендарную проповедь Апостола Андрея Первозванного в I в. н. э., не имевшую успеха, по свидетельству византийского автора, монаха Епифания, из-за невежества тамошних жителей [435]). Восточные и варварские влияния отмечались и Аррианом в трапезундских надписях и грубых скульптурах, изображавших бога Гермеса и императора Адриана. Лучшего мнения был Арриан о постройках [436]. Культура Синопа и Амиса, по мнению М. И. Максимовой, была менее варваризированной и античные традиции (в том числе, научные) были устойчивее, а пантеон языческих богов представлен значительно шире сохранившимися памятниками [437]. К ним можно добавить упоминаемый позднейшим агиографом храм Сераписа и храм, называемый Петассос, святилище Аполлона в Комане [438]. Митридатиды строили и целые города — храмы, управляемые жрецами. Такими были Комана, Зела и Америя (они именовались не πόλις, но Ιερόν). Храмовый центр Ma в Комане владел 6000 рабами и обширными священными землями [439]. Понтийские цари унаследовали от персидских предков обряд приношения жертв на вершинах гор. Они заместили культ верховного божества зороастризма Ахурамазды новым культом Зевса Стратия, особенно почитавшегося в Амасии и ее окрестностях [440]. Вместе с тем Митридат Евпатор, как, видимо, и его предшественники, обожествлялся при жизни, уподобляясь богам и героям — Гераклу, Зевсу, Александру Македонскому (чьим потомком он был по материнской линии), но особенно — Дионису. Этот эпитет — Диониса — включался и в официальный титул монарха. Культ Диониса отмечен во всех крупных портах Понта: Синопе, Амисе, Керасунте и Трапезунде [441]. О божественности Митридата, его связях с хтоническими силами [442]слагались легенды, к примеру, о том, как дважды ударившая в его колыбель молния не причинила ему вреда, как он не был подвержен действию ядов… Религиозный синкретизм Понта как бы синтезировал его более и менее эллинизированные части, дополняясь все растущими новыми тенденциями обожествления самого государя.

Греческие поселения восточнее Трапезунда располагались лишь на побережье и имели для римских властей значение крепостей и военно-морских баз. Таковыми являлись, например, описанные Аррианом Афины (Пазар), Апсар, а далее, уже на побережье Колхиды, — более значительные города: Фасис (близ Поти), Диоскурия/Себастополис (Сухуми) и ряд поселений, таких как Анакопия (Новый Афон), Питиунт (Пицунда, с III в.) и др. [443]Все они были теснейшим образом экономически и политически связаны с Понтом. Роднила их и общность происхождения. Диоскурия, например, как и многие другие города Понта, также была колонией Милета. Римляне не стремились проникать далее, в глубь территории Колхиды, и эта политика была унаследована Византией [444]. Свидетельством военно-морских коммуникаций римлян является найденный в 1923 г. в Дура Европе римский щит первой пол. III в. с рисунком морского побережья и кораблей, с обозначением портов и расстояний. На нем прослеживается направление Одессос (Варна) — Томы (на р. Истр) — Тира — Борисфен — Херсонес — Трапезунд — Артакшат в Армении [445].