Андрей Ланьков - К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР

На первый взгляд, картина выглядит мрачно, но в действительности все не так плохо: некоторые из этих браков в итоге оказываются вполне удачными. Обычны ситуации, когда женщины, арестованные китайской полицией и депортированные в КНДР, в конечном итоге, отбыв там положенный им по нынешним либеральным временам короткий срок заключения, сразу же по освобождении вновь уходят в Китай, чтобы воссоединиться с мужьями и детьми.

Мне лично не раз приходилось общаться с бывшими нелегалками, которые вполне довольны своей судьбой и, главное, своей новой семьей. Вот история одной такой мигрантки.

Г-жа Ли родилась недалеко от границы с Китаем в обычной рабочей семье. В школе недоучилась год: после того как в 1994–1995 годах в их регионе перестали отоваривать карточки и начался голод, она пошла торговать: продавала еду на железнодорожной станции. Потом подруга уговорила ее бежать в Китай на заработки. Китай ошеломил девушек своим богатством: в первый же день Ли объелась куриным мясом до поноса. Вскоре знакомые предложили ей найти гражданского мужа и порекомендовали бедного бобыля-корейца из соседней деревни. Она согласилась, и все получилось очень здорово: муж оказался замечательным человеком, жили они счастливо, много работали, появился ребенок. Муж, как часто делают местные этнические корейцы, уехал в Южную Корею на заработки, а г-жа Ли в его отсутствие налетела на полицейский патруль, причем взяли ее в Шэньяне, в районе южнокорейского консульства. Вместе с ребенком ее депортировали на Север.

В фильтрационном центре Ли били, хотя женщин там обычно не бьют вообще, так как по обстоятельствам ареста следователи подозревали, что она хотела бежать на Юг, и добивались признания. Она ни в чем не призналась, в результате чего осталась без зуба, но получила стандартный срок для таких ситуаций – шесть месяцев в таллёндэ (тюрьма облегченного режима). Ребенка сразу же отправили северокорейским бабушке с дедушкой, в родной дом г-жи Ли, куда и она сама вернулась после освобождения. К тому времени муж, узнав о ситуации, срочно вернулся в Китай, продал кое-что из хозяйства и развернул спасательную операцию. К моменту ее выхода на свободу был уже готов к действиям проводник-брокер, и госпожу Ли с ребенком тут же, дав только пару недель побыть дома с родителями, нелегально вывели обратно в Китай. Там они с мужем решили, что лучше будет перебраться в Южную Корею, ибо риск задержания и депортации будет присутствовать всегда. Так они и сделали: перебрались, получили южнокорейское гражданство. Он работает на заводе, она – в столовой; завели второго ребенка, довольны жизнью и не забывают посылать деньги родителям г-жи Ли в Северную Корею (переводы денег в Северную Кореи из Кореи Южной, хотя формально и являются незаконными в обоих государствах, на практике весьма распространены).

Любопытно, кстати, что далеко не все осевшие в Китае нелегалки хотят перебраться в Южную Корею. Нередко бывает (я сам знаю несколько таких случаев), когда женщина, состоящая в фактическом браке с гражданином КНР, отправляется в Южную Корею на короткий срок и с единственной целью: обзавестись там южнокорейским паспортом, который по возвращении в Китай даст ей некоторый юридический статус и гарантии против депортации (благо все лица, рожденные в гражданстве Северной Кореи, по южнокорейскому законодательству имеют право на автоматическое получение южнокорейского гражданства). Пройдя все формальности и получив паспорт гражданки Республики Корея, такая женщина возвращается в Китай, где ее ждет семья и хозяйство и где она теперь может чувствовать себя в безопасности.

Как к мигрантам из КНДР относятся в Китае? В конце 1990-х, когда большинство среди них составляли беженцы из голодавших деревень, они сталкивались с очень благожелательным отношением к себе. Местные жители в массовом порядке давали беженцам приют, помогали им найти работу, кормили и лечили. Многие китайцы в приграничных районах помнят, что в свое время, в годы «Большого скачка» и прочих безумных экспериментов Мао Цзэдуна, несколько десятков тысяч жителей Китая, спасаясь от голодной смерти, бежали в КНДР, где их тогда вполне официально приняли, разместили, обеспечили работой. С течением времени, однако, отношение китайцев к беженцам ухудшилось: понятно, что после окончания голода из КНДР в Китай идут не спасающиеся от смерти беженцы, а ищущие дополнительных источников дохода экономические мигранты. Тем не менее по мировым стандартам и сейчас отношение к беженцам в приграничных районах нельзя назвать плохим.

Помню, как летом 2008 года за пивом и шашлыком свою позицию по беженцам объяснял мне высокопоставленный китайский работник прокураторы в одном из приграничных районов, сам этнический кореец. Он сказал мне тогда: «Мы всё понимаем. Мы сами были в похожей ситуации при Мао, и мы стараемся нелегалов не замечать, пока они ведут себя спокойно. Иногда нам присылают указания из центра, или сами нелегалы что-нибудь учудят типа убийства или вооруженного ограбления, тогда мы проводим несколько рейдов. Но в целом высылаем мы максимум одного из пяти, а в тех случаях, когда у нас есть возможность не замечать присутствия северокорейцев на нашей территории, мы их и не замечаем». С тех пор позиция китайских властей стала несколько жестче, но в целом данное высказывание и поныне отражает отношение местных чиновников к происходящему.

Куда более интересным является изменение в позиции северокорейских властей по отношению к своим гражданам, депортированным из Китая или же попавшимся при попытке побега в Китай. До середины 1990-х годов им грозили длительный срок тюремного заключения и пожизненная дискриминация. Однако в середине 1990-х ситуация изменилась. Столкнувшись с массовым исходом населения, а также осознав, что большинство беженцев не имеет никаких политических мотивов, руководство КНДР около 1996 года решило переквалифицировать незаконное пересечение границы в относительно незначительное правонарушение. В настоящее время северокорейские власти отправляют выданных китайцами или пойманных при попытке перехода границы беженцев в проверочно-фильтрационные центры, где их на протяжении нескольких дней или недель допрашивают следователи из службы северокорейской безопасности. Допросы эти могут сопровождаться побоями, хотя мои информанты (многие из которых неоднократно бывали в таких центрах в качестве подследственных) сообщают, что «бьют там не очень сильно, а женщин обычно не трогают вообще».

Следователи стремятся получить от бывших беженцев признание в том, что те, находясь в Китае, вступали в контакты с иностранцами, южнокорейцами или христианскими миссионерами. Если такие показания удается получить, то судьба беженца незавидна. Его (или, скорее, ее, так как большинство беженцев составляют женщины) ожидает большой срок тюремного заключения и с большой долей вероятности – смерть в лагере. Однако такой поворот событий является исключением. В большинстве случаев никакого конкретного компромата на беженцев у следователей нет, признаваться в былых прегрешениях (реальных или нет) сами беженцы, разумеется, не рвутся и, как правило, достаточно стойко переносят побои. После окончания следствия не признавшихся ни в чем особо опасном бывших беженцев отправляют в тюрьму облегченного типа, таллёндэ , где они находятся несколько месяцев или – при особом невезении – около года. Именно это случилось с г-жой Ли, о злоключениях которой мы уже говорили в этой главе.