Андрей Ланьков - К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР

КНДР была создана Советским Союзом, который после окончания Второй мировой войны нуждался в дружественном режиме у своих границ. Правда, особых усилий для того, чтобы навязать жителям Северной Кореи социалистический путь развития, Москве прилагать не пришлось: советская модель тогда вызывала искренний энтузиазм у очень многих корейцев. Однако бывший партизанский командир и капитан Красной армии Ким Ир Сен, возглавивший молодое государство, был не только коммунистом сталинского – или скорее сталинско-маоистского – образца, но и корейским националистом.

Понятно, что Ким Ир Сен никак не мог принять десталинизацию, обязательную после 1956 года для всего соцлагеря. Дело было не в критике культа личности, хотя эта критика, конечно же, представляла опасность для Ким Ир Сена, который во многом копировал Сталина. Ким Ир Сен взял курс на ускоренную индустриализацию и создание собственной, максимально независимой тяжелой промышленности. Для этого он был готов жертвовать уровнем жизни населения – о чем, кстати, и говорил вполне открыто. Идеи «социализма с человеческим лицом», пусть и в самом умеренном, хрущевско-брежневском варианте, были непонятны и ему, и его окружению. Эти люди, бывшие партизаны, прошедшие через тяжелейшие испытания в годы антиколониального сопротивления, мечтали не столько о народном благополучии, сколько о Великой Корее – единой, сильной, сплоченной, всегда готовой на великие дела (разумеется, под их руководством).

Но не все в КНДР разделяли этот энтузиазм – многим куда больше нравилась новая советская модель социализма. Особенно популярны эти идеи были среди интеллигенции (в значительной части учившейся в Советском Союзе), а также среди тех довольно многочисленных северокорейских руководящих работников, которые были по своему происхождению советскими корейцами (их направили на работу в КНДР по решению советского правительства в конце 1940-х). В августе 1956-го сторонники реформ, которых косвенно поддерживали Москва и Пекин, попытались выступить против Ким Ир Сена на пленуме ЦК Трудовой партии Кореи (ТПК), однако они оказались в меньшинстве и ничего не добились: большинство поддержало Ким Ир Сена и проголосовало за исключение смутьянов из ЦК, а некоторых – и из партии вообще.

На следующий день четверо руководителей оппозиции, среди которых были министр торговли, а также глава северокорейских профсоюзов, бежали из Пхеньяна, добрались до китайской границы, переправились через пограничную реку Амноккан и попросили политического убежища в КНР. Поскольку все беглецы были в прошлом весьма заметными членами компартии Китая, активными участниками китайской революционной борьбы и имели в Пекине влиятельных друзей, убежище они получили. Все четверо остались в КНР, дожив там до глубокой старости. Остальные руководители оппозиции сгинули в тюрьмах КНДР в конце 1950-х.

Как только стало ясно, что Китай не будет выдавать беглецов, туда все чаще стали перебираться другие северокорейские чиновники и военные, так или иначе связанные с оппозицией. Они либо бежали через плохо охранявшуюся границу, либо не возвращались на родину из командировок. Однако главным центром притяжения для недовольных стала Москва, с которой связывались основные надежды на перемены к лучшему. Немалую роль играло и то обстоятельство, что Ли Сан-чжо – посол КНДР в Советском Союзе – активно сочувствовал новой советской политике. Можно предположить, что летом 1955 года, когда Ким Ир Сен решал, кого назначить послом в Москве, Ли Сан-чжо был выбран потому, что не имел каких-либо связей с СССР. Как и многие высшие северокорейские чиновники, в прошлом он был членом компартии Китая и одним из заметных руководителей нелегальной работы в оккупированной японцами Манчжурии. Его лично знал – и весьма ценил – Мао Цзэдун. Потом, после освобождения Кореи в 1945 году, подобно многим этническим корейцам Китая, Ли Сан-чжо оказался на руководящей работе в Пхеньяне, где, в частности, был одним из руководителей северокорейской разведки. В новых условиях Москва быстро превращалась в источник опасных идей, и Ким Ир Сен хотел, чтобы послом там был человек, никак с СССР не связанный. Однако он просчитался: оказавшись в Москве времен оттепели, Ли Сан-чжо быстро проникся новыми веяниями. Своих симпатий посол особо не скрывал: приехав в апреле 1956-го в Пхеньян на очередной съезд Трудовой партии, он не только восторженно рассказывал делегатам о переменах в СССР, но и подал в президиум съезда несколько записок, требуя отказаться от восхваления Ким Ир Сена, снизить темпы коллективизации, развивать производство товаров народного потребления. Узнав об этом, Ким Ир Сен рассвирепел и попытался не выпустить Ли Сан-чжо из страны, но у того нашлись покровители, обеспечившие ему разрешение на выезд.

Именно Ли Сан-чжо, узнав о выступлении оппозиции и ее разгроме в конце августа 1956-го, обратился к советскому правительству с предложением отправить в Пхеньян высокопоставленную делегацию, чтобы добиться от Ким Ир Сена прекращения репрессий. Предложение было принято, и делегация во главе с членом Политбюро ЦК КПСС Анастасом Микояном действительно посетила КНДР. Но визит этот серьезных результатов не дал: к тому времени сторонники Ким Ир Сена прочно контролировали ситуацию и были в состоянии игнорировать недовольство Москвы. В октябре 1956-го Ли Сан-чжо, которого формально отозвали с должности посла, заявил, что отказывается возвращаться в Пхеньян, и отправил Ким Ир Сену гневное письмо, обвинив вождя в насаждении культа личности, уничтожении ветеранов революционного движения и, как тогда говорили, «бытовом разложении» (роскошные дома, многочисленные автомобили и др.). После этого мятежный дипломат попросил убежища в СССР. Поскольку отношения Москвы и Пхеньяна быстро портились и Ким Ир Сен удалял с ответственных постов бывших советских корейцев, как и вообще людей, заподозренных в симпатиях к СССР, просьба Ли Сан-чжо была удовлетворена. Решающую роль в этом сыграл Юрий Андропов, отвечавший тогда в ЦК КПСС за связи с соцстранами.

Ли Сан-чжо умер в 1996 году, дожив до глубокой старости. Работал старшим научным сотрудником НИИ в Минске. Северокорейской стороне было обещано, что ни ему, ни другим невозвращенцам не только не позволят заниматься в СССР политической деятельностью, направленной против Пхеньяна, но и не допустят их контактов с гражданами КНДР. Обещание это советская сторона в целом выполнила: за северокорейскими политэмигрантами КГБ приглядывал вплоть до начала 1990-х.

Вслед за Ли Сан-чжо о нежелании возвращаться в КНДР и полном неприятии политики Ким Ир Сена заявила группа студентов московского ВГИКа. Лидером среди них был Хо Ун-бэ – молодой поэт и герой Корейской войны; он учился на сценарном факультете. На этот раз северокорейские спецслужбы решили помешать перебежчику. 27 ноября 1957 года им удалось заманить Хо Ун-бэ в посольство, где его арестовали. Однако он был человеком храбрым, с неплохой физической подготовкой. Улучив момент, когда ворота были открыты, Хо Ун-бэ вырвался на свободу (говорили, что он перед этим выпрыгнул из окна туалета, но рассекреченными на настоящий момент документами это не подтверждается). Вместе со своей подругой, тоже гражданкой КНДР из элитной семьи, Хо Ун-бэ скрывался на дачах у друзей.