Денис Сдвижков - Письма с Прусской войны. Люди Российско-императорской армии в 1758 году

В Кюстринском пожаре гибнут сотни тысяч шефелей муки и прочего провианта в армейских магазинах, местные и привезенные из Кенигсберга архивы, а также спрятанные под защиту крепостных стен ценности местных элит. Гарнизонные солдаты и содержавшиеся здесь пленные под видом борьбы с пожаром ломают крыши и двери, а затем преспокойно продают награбленное. Жар настолько силен, что в арсенале плавятся пушки и выгорают деревянные быки моста, находившиеся в воде [179] Seyffert 1801, 113–114; Neudammer Magistrat 195; Ehrhardt 1769, 79. .

Русские «чрез тот пожар имели некоторую надежду» на сдачу крепости [180] Муравьев 1994, 43. На это же по получении известия о сожжении крепости надеялись и в Петербурге (М. Эстерхази — В. А. Кауницу, Стрельна 29.08.1758 // OeStA. HHStA StAbt Russland II 40. Bl. 99). . Однако в отсутствие осадных орудий и при недостатке боеприпасов (неприятельские ядра велено покупать по 3 копейки за штуку) огневой мощи хватило только на устроенный фейерверк, но причинить существенного вреда собственно оборонительным сооружениям крепости русская артиллерия не могла [181] Масловский II, 222. «При армее осаднои артилери нет да и инако оную получить как толко флотом чрез устье реки одера способа непредвидится» (Донесение в Конференцию о держанном в Мариенвердере 20 марта 1758 г. военном совете // РГВИА. Оп. 16. Д. 1663. Л. 167). В Конференции полагали, что единороги — орудия новой конструкции — станут заменой осадной артиллерии ( Коробков 1948, 251), но из‐за окружавших крепость болот удаление русских батарей от крепости было слишком велико. . Как свидетельствует парламентер, поручик Карл Отто фон Штакельберг (см. № 97), 17 августа 1758 г. после пожара крепости

Я был послан с трубачом потребовать сдачи города, после того как посылали двух других офицеров, и они вернулись с известием, что не могли попасть внутрь. Меня благополучно впустили, и я выполнил свое поручение. Меня очень учтиво приняли комендант (полковник фон Шак (Шак фон Вутенов). — Д. С. ) и все находившиеся там старшие и младшие офицеры, среди них генерал Платен-младший [182] Шеф 11 Драгунского полка (Jung-Platen) Леопольд Иоганн фон Платен (1726–1780) из подошедшего к тому моменту пополнения гарнизона от корпуса Дона. , затем я благополучно вернулся назад — с ответом отрицательным [183] Карл Отто фон Штакельберг — Фридриху Конраду Гадебушу, Рига 1785 // Archiv Stackelberg II, 151. .

Наступает момент неопределенности: в российской армии взвешиваются возможности организации правильной осады или движения главных сил к Берлину. Австриец Сент-Андре подает 22 августа Фермору «промеморию», в которой пишет, что осаждать Кюстрин без осадных орудий бессмысленно, надо идти на север и соединиться со шведами. Впоследствии все, кому не лень, обвиняют Фермора в том, что тот не перешел вовремя Одер. Но и его преемники не желали лезть в осиное гнездо, рассуждая, что «по ту сторону Одера баталию давать опасно: в случае несчастия никакой верной ретреты ( retraite — отступления. — Д. С. ) нет» [184] М. Н. Волконский — Д. М. Волкову, Познань 07.01.1761 // АКВ VI, 333. . В чем, однако, австриец был прав, так это в недопустимой раздробленности русских сил, что вскоре и подтвердилось: «Die ganze Armée mit Einbegrif des Observations Corps wäre meiner Meinung jederzeiten so zu stellen, daß selbe in einem forçirten Marsch sich conjungieren und einander secundiren könnte [185] «Всю [Российскую] армию, включая Обсервационный корпус, по моему мнению следует всегда располагать таким образом, чтобы за один усиленный марш она могла объединиться и поддержать друг друга» (Промемория ген. Сент-Андре для российского генералитета, лагерь под Кюстрином 11/22.08.1758 // OeStA. KA FA AFA HR. 13. 7а). ».

Пока суд да дело, русские занимались в округе заготовкой сухарей и фуражированием, а принц Карл Саксонский, состоявший при армии Фермора, забавлялся стрельбой из арбалета по голубям и поросятам (№ 115–116). Тем временем, получая все более грозные депеши с Одера, Фридрих II оставляет австрийцев на попечение своего младшего брата Генриха и стремительным двухнедельным маршем перебрасывает часть своих войск навстречу русским. Прусские войска проделывают в день (и/или ночь) в среднем по 25 км по дрянным дорогам — достижение выдающееся даже для последующих времен. Жара стоит такая, что конница вынуждена передвигаться только по ночам [186] Kalkreuth 1839, 26 четвертой пагинации. .

Срединная Пруссия столкнулась с непредвиденной войной на несколько фронтов, которая не позволяла прибегнуть к более безопасной и выигрышной для армий Старого режима оборонительной стратегии [187] «Надо вести оборонительную войну, — да легко сказать, любезный маркиз! — писал Фридрих годом позже маркизу д’Аржану. — Я тут зажат в треугольнике: слева русские, справа Даун, за спиной шведы <���…> Наоборот, до сих пор я держусь лишь тем, что атакую всех, кого можно» (цит. по: Elze W . Friedrich der Große. Berlin 1936, 195). . В первый, но не последний раз она пытается решить задачу методом блицкрига и выведения одного из противников — слабейшего, по тогдашнему мнению Фридриха — из борьбы. Конечная цель: «атаковать российскую армию и поразить ее настолько, чтобы нам не было более чего бояться с этой стороны» [188] «Pour attaquer l’armée russienne et de la combattre de façon que nous n’aurons rien plus à appréhender de ce côté-là» (Фридрих II — принцу Генриху Прусскому, Вернерсдорф 08.08.1758 // PC XVII, N 10190). .

Вновь прибывшие с Фридрихом войска («силезские батальоны») соединяются 11 (22) августа 1758 г. в окрестностях Кюстрина с 18-тысячным померанским корпусом графа фон Дона. В сумме прусская армия располагает от 35 000 до 40 000 человек и порядка 200 орудий.

По мере приближения решительных событий нарастает концентрация «устной» истории — легенд Фридерицианы. В анналы попадает все больше поступков и фраз главного актера драмы, чаще придуманных или искаженных до неузнаваемости, но все-таки составляющих пласт нарратива, который нас занимает. Так, на смотре корпуса Дона король якобы язвительно роняет по адресу померанцев, в составе которых полки, разбитые русскими год назад в Восточной Пруссии: «С иголочки (propre Leute)… Мои-то вон грязные черти (Grasteufel) — зато кусаются».

Здесь Фридрих впервые видит русских в лице захваченных его гусарами казаков, и пока это идеально отвечает его представлениям о неприятеле: «Смотрите, с каким сбродом мне тут приходится сражаться!» С варварами не церемонятся: «Одному [казаку] генерал выбил два зуба, другого еще один генерал избил за то, что тот не отдавал свой нательный крест» [189] Archenholz 1788, 251; Catt 1884, 154, 357. . Пленные калмыки служат в качестве сувениров: уже после Цорндорфа Фридрих послал пару таковых, к примеру, в подарок принцу Фердинанду Брауншвейгскому [190] Фридрих II — Фердинанду Брауншвейгскому, Блюмберг 01.09.1758 // PC XVII, N 10266. Впрочем, наряду с «арапчонком» калмык — вполне распространенный подарок: Джеймс Кейт, к примеру, в благодарность за подаренного «молодого негра» дарит своему брату Джорджу привезенных с Русско-турецкой войны «татарина Ибрагима» и «калмыка Степана» ( Varnhagen von Ense 1844, 68). «Калмычонок» в дворянских домах самой России — свидетельство модного «ориентализма» XVIII в., см. картину «Калмычонок с собакой» (ГРМ, Ж-8905, 1790‐е гг.). .