Денис Сдвижков - Письма с Прусской войны. Люди Российско-императорской армии в 1758 году

Еще в лесу колонны встречаются, конница перестраивается, к восьми часам утра при ярко сияющем солнце «синие» показываются вдали из‐за разделявшего армии леса. «Чуть утро осветило пушки, пруссаки тут как тут», — меланхолично рифмует поручик Лермонтов (Иван из 5-го Мушкетерского, вскоре, увы, убитый). «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» — говорит лицо прапорщика Толстого, тоже Ивана, из Новгородского пехотного на противоположном фланге. Этот отделается легким ранением. А Пушкин? Тоже есть, но не просто, а Мусин. Еще Бенкендорф, Раевские, Нащокин, Беллинсгаузен, барон Врангель и даже Ленин такой молодой (подпоручик, Александр). Все еще в одном фрунте, всё только начинается.

С восьми до девяти, нимало не препятствуемый русскими, неприятель разворачивается на Цорндорфском плато в ордер баталии и ставит батареи.

Слова «маскировка» в военном лексиконе еще нет и в помине. Солдаты Семилетней войны щеголяют в разноцветных мундирах. Армия Фридриха в традиционном синем — вернее, голубом, поскольку дешевая краска на униформе рядовых быстро выцветала [289] Господа офицеры отличаются от выцветших рядовых и густотой синевы индиго. Изобретенная в начале XVIII в. «прусская синь» только получает распространение, см. в общем: Bleckwenn, Hans . Die friderizianischen Uniformen 1753–1786. Bd. 1–4. Osnabrück 1984. О материальной культуре прусской армии Семилетней войны: Füssel 2009 II. . Противостоящую им Российско-императорскую армию по идее следует обозначать как «зеленых». Однако на самом деле это скорее «красные», поскольку в жаркое время русские оставляют верхние кафтаны в полковом обозе и сплошь остаются в красных камзолах (№ 115, 116), благо ночи пока стоят «ясные и теплые» [290] Bertuch 1828, 46. .

Итак, «синие» против «красных», почти как на командно-штабных учениях или в игре «Зарница». Прусские егеря, правда, уже в неприметном зеленом. Но пройдет сто лет, прежде чем англичане начнут писать о гибельности своей, также красной, униформы и появится хаки. Тогда как французы будут щеголять в духоподъемных красных штанах аж до 1915 г.

Пока же утреннее солнце подсвечивает пруссакам, наступающим с юго-востока, идеальные мишени: плотные красные ряды русской пехоты со сверкающими штыками, среди которых стоят орудия на красных лафетах, с красными же зарядными ящиками. Спрятаться негде: действие разворачивается на жнивье, ибо, как и все остальные вокруг русского лагеря, Цорндорфское поле убрано русскими. Еще за день до баталии они обмолачивали зерно и пекли сухари (№ 3) [291] «Солдаты при помощи обывателей снятую с поля рожь молотили и хлебом запасались» ( ЖВД , 198). Как выглядела «помощь обывателей» на практике, см. № 116. . Барóчные дымки занимающихся там и сям в Цорндорфе пожаров обрамляют сцену. «Да тут ни одно ядро не пропадет!» — веселится рачительный Фридрих, окинув взглядом позиции неприятеля.

В деcятом часу первый прусский канонир, прищурившись, прикладывает фитиль. Пока ядро летит, у нас есть время, чтобы сказать еще несколько слов об обстоятельствах разгорающейся баталии.

Черная шутка топонимики: название деревни Zorndorf, переделанное из славянского корня, стало звучать по-немецки как «деревня гнева». Очень возможно и поэтому баталия в прусских реляциях была привязана именно к Цорндорфу, ибо в данном случае nomen est omen. По своей жестокости и эмоциональному накалу к этой битве меньше всего подходит распространенный для XVIII века термин кабинетной «войны в кружевах». Фридрих передает устно своим войскам утром перед баталией цветистым слогом: «Вам надлежит усердствовать о совершенном истреблении яиц, дабы из них не вылупился молодняк» [292] Prittwitz 1989, 93. . «Пруссаки пардону не дают», — кричат друг другу «синие» в разворачивающихся колоннах.

Русские об этом узнают и отвечают тем же [293] Tielke 1776, 153. . Поскольку в их позиции все пути к массовому отступлению отрезаны, они дерутся с мужеством отчаяния. Так, во всяком случае, звучит самый ходовой аргумент с прусской стороны для объяснения упорства неприятеля. С ним стóит быть осторожным: вряд ли рядовая масса армии представляет в деталях свое положение [294] Аналогично — и, вероятно, вслед за пруссаками — А. Т. Болотов пишет про Гросс-Егерсдорф (1757): «Самая храбрость наших воинов была уже принужденной, и они поневоле принуждены были драться до последней капли крови, когда им не бежать, не ретироваться было некуда» ( Болотов I, 541). Другой ходовой аргумент — что ведение войны вообще и манера русских драться до конца в частности являются, как и построение в каре, наследием русско-турецких войн, где «просить пардону» было бесполезно. См. ниже также фантастический аргумент в истории Семилетней войны Рецова о «православных шахидах». . Несомненно другое: обе армии находятся в состоянии аффекта. Российская армия проводит несколько тревожных дней в ожидании, ночью стоит во фронте под ружьем, конница не расседлывала лошадей (№ 78). За спиной «синих», пришедших с Фридрихом, многодневный марш всего с несколькими часами отдыха. Но и батальоны из корпуса Дона, которые действовали против русских до прибытия короля, вопреки его иронии про «чистеньких», тоже измотаны: «В продолжение четырех недель [до баталии] нам не разрешалось снимать ни камзола, ни башмаков, ни чулок»; «От слабости многие с лошадей на марше падали» [295] Hoppe 1793, 180; ЖВД , 239, см. № 113. .

Пруссаки вне себя от сожжения Кюстрина. Анонимный офицер из корпуса Дона рисует что-то вроде репетиции московского 1812 года, причем приличные дамы босиком в крестьянских телегах, похоже, особенно воздействуют на его воображение:

Перед нашими глазами горящий Кюстрин, по пути бесчисленное множество несчастных, лишившихся имущества, в слезах. Дамы из общества в неглиже, частью босиком, у многих осталось лишь то, что было на них […] Много крестьянских телег с дамами в мантильях, ночных чепцах, другие с куафюрами, все в отчаянии и горести. Деревни, дворы, риги и сараи заполнены беженцами. Родители, в страхе ищущие детей, и дети — родителей [296] Аноним, лагерь при Блейене 19.08.1758 // OeStA. KA. FA. AFA. HR. Akten 664. 8. Bl. 1. .

Поэт Эвальд фон Клейст жаждет крови: «Скоро, совсем скоро наступит жатва смерти. Русские созрели. Они превратили Кюстрин в груду камней. От участвовавших в этом деле войск не должно и костей остаться» [297] Э. фон Клейст — И. В. Л. Глейму, лагерь у Диппольдсвальде 19.08.1758 // Ewald Christian von Kleist’s sämmtliche Werke . T. 1. B. 1803, 124. . Настрой дополняют сообщения, да и личные впечатления об «эксцессах» русских иррегулярных частей, вкупе с голодом и жаждой.

Стоят многодневные «жары» — как и во все эти военные лета, которыми отмечена жаркая и засушливая середина XVIII в. [298] См.: Смилянская 1998, 167–168. Начало кампании зимой 1758 г. отмечено «неимением снега» ( Коробков 1948, 230). Летом 1758 г., как и в предыдущем году, в Москве проходят крестные ходы о прекращении засухи ( Скворцов 1914, II, 642). . В глаза бьет немилосердное августовское солнце, летит дым от пороха и подожженных деревень; там и тут взрываются зарядные ящики. Дело происходит на землях «песочницы Европы», как называют эти прусские земли. Сгущающаяся пыль из-под копыт лошадей заставляет всадников «проскакав с пятьдесят шагов, останавливаться и осматриваться, где ты находишься» [299] Из письма родным Леопольда Иоганна фон Платена, шефа драгунского полка Юнг-Платен, от 30.08.1758 ( Generalstab 1910, 122). . Вообще дым и пыль объясняют многие непредсказуемые движения и поступки этого дня. В доброй половине рапортов и пруссаков, и русских находятся пассажи вроде «в превеликой пыли… много ездя найти не смог» [300] Бранденбург 1898, 298 (рапорт артиллерии штык-юнкера Ивана Колпакова, потерявшего своего командира). или «…мы огляделись, и после того как пыль улеглась, не обнаружили другую половину нашего корпуса» [301] Kalkreuth 1839, 31 четвертой пагинации. . Насколько ветер с пылью и дымом досаждал участникам баталии, видно из того, в чем потом обвиняют главнокомандующего Фермора: «Лютеран, генерал командующей, армию поставил под ветер и всю погубил» [302] Яковлев 1998, 81. Фермор пишет о «великом дыму по причине бывшего на нас ветра» (Реляция 15.08.1758 // Коробков 1948, 334). Про «несносные жары» этого лета, сопровождаемые такой пылью, «что ни неба, ни земли видеть не льзя было», единодушно сообщают русские и прусские источники ( ЖВД , 239; Füssel 2009 I, 321). Русский двор, вопреки обыкновению, остается еще на весь сентябрь в Петергофе. . На самом деле и с другой, прусской, стороны положение не особо лучше: «Неприятель зделал такой дым и жар, что часто и руки пред собою видеть нельзя было» (№ 111).