Николой Крадин - Империя Хунну

Поэтому в январских совещаниях хунну, скорее всего, можно увидеть определенную аналогию традиционному монгольскому празднику Цагаан-сар («Белый месяц»), который существовал еще в доимперские времена и только при Хубилае по китайскому образцу получил статус Нового года [868] Банзаров 1955; Жуковская 1988: 50–59. .

Ямада полагает, что данные «съезды» являлись лишь традиционными племенными праздниками, на которые собирались только члены клана Люаньди и их соплеменники. Главная цель этих мероприятий заключалась в поддержании этнического единства племени [869] Yamada 1982: 579. . Это правильно, поскольку аналогичные ритуалы, известные у средневековых монголов, выполняли стабилизирующие функции по установлению и/или поддержанию традиционного миропорядка [870] Скрынникова 1994: 24–26. . Но только этим функции данных мероприятий не ограничивались. Более поздняя информация из « Хоу Хань шу » сообщает, что на «съезды» собирались представители всех племен и структурных подразделений империи. Они не только приносили жертвы и веселились, но и обсуждали важные вопросы внешней и внутриполитической стратегии.

«Используя жертвоприношения, [сюнну] собирали все кочевья, обсуждали государственные дела и устраивали развлечения — скачки лошадей и бег верблюдов» [871] Лидай 1958: 680; Бичурин 1950а: 119; Материалы 1973: 73. .

Больше всего данные мероприятия напоминают монгольские курултаи и аналогичные им собрания элиты у других народов Центральной Азии [872] См., например: Таскин 1984: 25; Fletcher 1986: 26–27, 45–47; Franke 1987: 104–107; Barfield 1992: 208–210, 215–217; Скрынникова 1994: 13, 19–20, 24–26; 1997: 108; и др. .

При Модэ зимний и весенний праздники отмечались в Лунчэне, а Новый год праздновался в Дайлине. С течением времени произошли определенные изменения. Спустя два с лишним века Фань Е отмечает, что южные хунну все три раза в год собирались в Лунчэне: «Сюнну согласно обычаю три раза в год совершали жертвоприношения в Лунчэне, где всегда в первой, пятой и девятой луне в день у приносили жертвы духу неба. После того как южный шаньюй изъявил покорность [Хань], стали совершаться еще жертвоприношения ханьскому императору. Используя жертвоприношения, [сюнну] собирали все кочевья, обсуждали государственные дела и устраивали бег верблюдов» [873] Лидай 1958: 680; de Groot 1921: 59–60; Бичурин 1950а: 119; Материалы 1973: 73. .

Относительно того, существовал ли реально Лунчэн («город или храм дракона») или же это было искаженное китайцами название места традиционного сбора кочевников «три драконовых жертвоприношения»), однозначного мнения нет. Лунчэн, по мнению Намио Эгами [874] Egami 1848: 225–279. , можно перевести как ветви деревьев, воткнутые в землю или в камни — нечто подобное современному обо .

Похожую точку зрения высказал и Ван Вэймао (1983). Он полагает, что Лунчэн не был конкретным населенным пунктом, а представлял место, в которое собирались хунну для совещания, совершения религиозных церемоний и иных нужд. Эти места постоянно менялись. Первоначально Лунчэн, по мнению Ван Вэй-мао, мог находиться во Внутренней Монголии. После вытеснения кочевников за Гоби он был перенесен в центр Монголии на западный берег Орхона. В этом месте сохранились следы древнего городища. Однако монгольские исследователи настаивают на отождествлении Лунчэна (монг.: Луут хот ) с конкретным населенным пунктом и помещают его примерно в то же самое место неподалеку от Орхона между 47 и 48° с.ш. [875] БНМАУ-ын туух 1966: 94; ср.: История МНР 1983: 98. , а китайский историк Ма Чаншоу располагает Лунчэн на противоположном берегу Орхона неподалеку от озера Хэшочойдамуху [876] 1962: 55. .

Власть шаньюя, высших военачальников и племенных вождей на местах поддерживалась строгими, но простыми законами. Относительно правовой системы хуннского общества сведения очень немногочисленны. Они сконцентрированы в одной фразе Сыма Цяня: «По существующим среди них законам, извлекший [из ножен] меч на один фут подлежит смерти; у виновного в краже конфискуется семья; совершивший легкое преступление наказывается ударами палкой; совершивший тяжелое преступление предается смерти. Самый продолжительный срок заключения в тюрьме — не более десяти дней, и во всем государстве число заключенных не превышает несколько человек» [877] Лидай 1958: 17; de Groot 1921: 60; Бичурин 1950а: 50; Материалы 1968: 40; Yamada 1982: 580. .

В комментариях к 110-й главе « Ши цзи » B.C. Таскин провел обоснованные параллели с правом средневековых киданей и монголов [878] См. Материалы 1968: 134–135 прим. 101–104. . Определенные аналогии можно зафиксировать в традиционном праве ухуаней [879] Материалы 1984: 63–65, 328. , тюрков [880] Бичурин 1950а: 230. , кыргызов [881] Там же: 353. , отчасти монголов-кочевников более позднего времени [882] См., например: Рязановский 1923:43–114; Насилов 1986: 172–179. , хотя необходимо отметить: (1) в целом более мягкий характер карательных норм позднемонгольского права и (2) отсутствие по непонятным причинам в « Ши цзи » упоминания о самом распространенном наказании у кочевников — имущественном штрафе (главным образом скотом).

Интересно упоминание Сыма Цяня о «тюрьмах» у хунну. Такой глубокий знаток права кочевых народов, как В А. Рязановский, отмечал, что заключение под стражу у номадов обычно применяется очень редко, поскольку такой метод наказания противоречит их подвижному образу жизни [883] 1923: 70. . В то же время, по-видимому, данный институт власти все-таки у хунну существовал (например, при «ставке» шаньюя для содержания преступников до вынесения приговора). Есть упоминание о «тюрьме-юрте» у жужаней [884] Ханд-сурэн 1993: 97. . Возможно, определенное представление о том, что могло из себя представлять такое «заведение», может дать описание монгольской «тюрьмы», сделанное одним из русских путешественников начала XX в.

«Это была простая монгольская юрта, в которой содержалось несколько оборванцев, закованных в железные цепи неимоверной толщины и тяжести. Так как у монгол, ввиду особенностей их кочевого быта, мало помещений, приспособленных к запиранию, то арестованные, во избежание бегства, приковываются к юртам цепями, иногда настолько длинными, что арестант пользуется довольно большой свободой передвижения вне юрты. Мне случалось видеть даже такие случаи, когда арестанты не приковывались цепями к определенному месту, а имели эти цепи на себе, обмотанные вокруг шеи, плеч и груди; тяжесть цепей и стеснительность движений с ними является в этих случаях, по-видимому, достаточным ручательством невозможности побега» [885] Новицкий 1911: 114. .

Подобные «тюрьмы» существовали у и у других кочевых народов, например, у арабов и туарегов [886] Першиц 1968: 350; 1994: 151. .