Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Мирным обывателям приходилось расплачиваться либо с русскими, либо с конфедератами, а то и на обе стороны. Разорение было ужасное, жалобы многочисленные и постоянные. С начала войны был издан высочайший манифест и подтверждался затем распоряжениями о сохранении войсками добрых отношений к населению, но претензии не уменьшались. В августе 1769 Веймарн пишет в приказе: "нет почти дня, чтобы не были представлены от здешних обывателей наигорчайшие жалобы". Но зло было слишком сильно и пример таких начальников, как Древиц, соблазнителен; приказы и подтверждения оставались мертвой буквой.

Суворов боролся с этим злом неутомимо. Он постоянно доносит Веймарну, что за грабежи, незаконные поборы и обиды наказывает виновных жестоко. Действительно, потачки он за это не дает, но в бесполезную жестокость не впадает и смертную казнь заменяет почти всегда батожьем и шпицрутенами. Во время поисков за конфедератами, он предписывает никому из людей нигде не останавливаться; строго наблюдает, чтобы постановления насчет добычи исполнялись буквально и дополняет их собственными правилами: "лошадей, в добычу от возмутителей получаемых, годных определять в службу, ружейные же и амуничные вещи в пользу службы употреблять. Когда возмутителей разобьют и у нас в добычу деньги или вещи взяты будут, то нет нужды рассматривать, откуда они получены, но следует разделять оные по всей команде, разве бы отнятые деньги принадлежали казне, в таком случае поступать по толкованию 112 артикула".

Суворов проводит в подчиненные ему войска указания высшей власти насчет человеколюбия и справедливости. В приказе 11 февраля 1770 он говорит: "остроумно разглашать, где мятежники гнездятся, что желающие жить спокойно дома, без малейшего страха являлись бы, и им того ж часа либертации даны быть имеют, и однако не забывать при сих случаях брать с них надлежащие реверсы. Сим можно основать, а потом и умножить в них дезерцию (побеги), которая всякому неприятелю по междоусобной недоверенности страшнее, нежели самая победа". Установив правилом, чтобы обыватели не давали конфедератам пристанища, ничем им не помогали и объявляли бы об их присутствии под опасением штрафов и наказаний, Суворов сам отказывается от крутых мер, когда дозволяют обстоятельства. Провинившиеся в недонесении о конфедератах опатовские мещане "выпущены на пароль и взяты с них рецессы; им же для безопасности и для доказательства мятежникам, что им их впредь больше таить не можно, даны охранные листы".

Наступил 1771 год, самый богатый по деятельности Суворова в конфедератскую войну. Французский министр Шуазель, не ограничившись поднятием Турции против России, ещё в 1769 послал в Польшу офицера де Толеса, с немалой суммой денег для помощи конфедератам и руководительства их военными операциями. Несогласия и раздоры польских дворян скоро убедили Толеса в бесплодности миссии, и он возвратился во Францию, привезя назад деньги, а министру написал: "в этой стране я не нашел ни одного коня, годного для королевской конюшни, а кляч покупать не хотел, почему и возвращаюсь с деньгами". Тогда Шуазель послал полковника Дюмурье, человека способного, проницательного, энергичного, но впадавшего в фантазерство. Дюмурье прибыл в Эпериеш, в Венгрии, где собрал верховный совет конфедератов. Вместо зрелых государственных людей он нашел тут общество кутил, занимавшихся попойками, бешеною игрой и волокитством. Разочарование его увеличилось, когда он познакомился с положением дел. Даже на бумаге численность войск не превышала 16 или 17,000, на деле едва доходила до 10. Не было ни пехоты, ни артиллерии, ни крепостей. Предводителей насчитывалось до восьми, но каждый был независим от других, между ними был раздор. В войсках не существовало и тени дисциплины. Дюмурье прибегнул к графине Мнишек, женщине умной, образованной, ловкой и хитрой, которая пользовалась большим влиянием. Только при её искусном содействии ему удалось кое-как добиться соглашения и провести свои планы.

Прежде всего требовалось единоначалие; Дюмурье предложил принца Карла Саксонского, который обещал выставить 3,000 саксонских войск. На это все согласились, кроме Пулавского. Затем он выписал от Шуазеля офицеров всех родов оружия и устроил опорные пункты для будущих военных действий; была создана пехота из австрийских и прусских дезертиров, а также польских крестьян; на последнее паны согласились с большим трудом, опасаясь давать крестьянам оружие. Ружья были закуплены в Венгрии и Силезии, и большой их транспорт, до 22,000, ожидался из Баварии. С помощью этих мер Дюмурье надеялся собрать до 60,000 конфедератов к кампании 1771 года.

Веймарн должен был и удерживать Варшаву, и сохранять магазины в Подолии. Поэтому предполагалось двумя отрядами угрожать Варшаве, третьим Подолии с русскими магазинами; четвертым, литовским, идти на Смоленск и угрожать Москве; пятым, самым сильным, под начальством Дюмурье, взять Краков, идти на Сандомир и оттуда или к Варшаве, или к Подолии. Тогда все изменится: Румянцев, угрожаемый с тыла, вынужден будет очистить Молдавию и отступить. Литовский гетман Огинский, вступив в русские пределы, где почти не было войск, перенесет туда театр войны, конфедерация сделается в Польше повсеместной и возгорится всеобщая война.

План был совершенно химеричен, ибо в расчет принималось то, что хотелось, а не то, что может быть; делались цифровые выкладки, но забывались люди. Они сумели сохранить план в тайне. Всю зиму не выходили из гор, где укрывались, и за выходами откуда наблюдали русские; потом стали обманывать и утомлять русских ложными тревогами. Ночью 18 апреля 1771 атакованные на всех пунктах превосходными силами, русские войска краковского округа были отброшены за Вислу с значительными потерями и вся равнина перешла во власть конфедератов. Дюмурье немедленно укрепил многие выгодно расположенные пункты. Но успех затуманил полякам головы. Дисциплина исчезла, никто не исполнял служебных обязанностей; пошли пиры, танцы, картежная игра; на аванпосты посылались крестьяне; между предводителями возобновились прежние раздоры; грабили города и били крестьян; евреев подвергали насилиям. Дюмурье наказывал, расстреливал, но ничего не мог сделать; он сам не был в безопасности и только присутствие 220 французов обеспечивало его от насилия. В это время обрушился на конфедератов Суворов.

Он быстро двинулся из Люблина, на пути разбил несколько партий, подошел к Ланцкороне, в 28 верстах от Кракова, захватил это местечко и также скоро хотел завладеть и замком, но штурм не удался. Неудача эта не имела важного значения, но Суворов был огорчен. Донес он Веймарну так. Атака началась 9 февраля в час пополудни; пехота подошла, оттащила неприятельские рогатки, выгнала из местечка конницу, взлезла на гору, где замок, и овладела двумя пушками. Шедший в голове колонны прапорщик Подладчиков пробил ворота и бросился на последнюю неприятельскую пушку, стоявшую внутри замка, но был тяжко ранен; в то же время ранены командовавший колонною капитан Дитмарн и подпоручик Арцыбашев. Колонна отступила; надвинулась вторая, но командир ее поручик Сахаров и другой офицер поручик Суворов, тяжело ранены. Взбежала часть резерва, и командир её поручик Мордвинов также ранен. Сам Суворов оцарапан, под ним лошадь ранена; офицеров почти в строю не оставалось. Суворов привел людей в порядок и тихо отступил. "В местечке мятежники во время атаки били в барабан два раза сдачу и кричали пардон; но беспрестанная ненужная пальба то опровергала". Пехоты в замке было не больше 300 человек, конницы мало; потери у нас 30 человек, кроме поименованных офицеров. Через несколько дней он написал Веймарну: "Ланцкоронское происшествие зависело от Суздальцев, кои ныне совсем не те, как при мне были. Сих героев можно ныне уподобить стаду овец. Как можно, надлежит мне приблизиться к сандомирской стороне и выучить их по прежнему, ежели предуспею... Не упрекайте меня, милостивый государь: я думал с Суздальцами победить весь свет".