Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Дела Франции в Италии были не блестящи, потому что не укомплектовали войска после потерь минувшего года. Армия республики получили только 40,000, хотя ожидалось впятеро больше. Хотя Коалиция имела большие средства, Франция приняла наступательный план кампании. Делалось то же, что в предыдущие 6-7 лет в конце концов приводило к успеху.

В южной Германии кампания открылась в начале марта. Австрийцами командовал эрц-герцог Карл, французами - генерал Журдан. Произошло два крупных дела, при Острахе и при Штокахе. Численный перевес был на стороне австрийцев. После 5-недельной кампании французы отступили за Рейн, но удержали многие переправы.

В Альпах военные действия начались среди зимы, Граубинден был занят французами при огромных потерях австрийцев, затем республиканцы вторглись в Тироль и, хотя принуждены были потом ретироваться, но в Граубиндене удержались. Пользуясь неподвижностью противника под командой генералов Готце и Бельгарда, французы, предводимые способным, энергичным Массеной, сделали все, что возможно, и понесли, сравнительно с австрийскими, ничтожные потери. Успех их, при тройном превосходстве сил австрийцев, был изумительный.

В северной Италии начальство над австрийцами было вверено 70-летнему барону Меласу, который имел опыт, отличался личным мужеством, но был нерешителен, неспособен. Мелас отказывался от назначения, отговариваясь старостью и недугами, но правительство настояло; ему позволили ехать в армию неспеша, с комфортом. Он этим воспользовался и прибыл в Верону лишь за несколько дней до Суворова. Временно командовал войсками барон Край, генерал деятельный, мужественный и решительный, но с посредственным военным дарованием. Французами командовал генерал Шерер, старый, дряхлый, слабый характером и неспособный, войска не любили его, не доверяли, да и он сам согласился принять начальство с большой неохотой.

По плану директории Шерер должен быль наступать. Произошёл кровопролитный бой на р. Адиже, однако без существенных результатов. Французы одержали верх на своем левом фланге и отчасти в центре, но правое их крыло было разбито. Обе стороны понесли большие потери, и затем остались в бездействии. Вторая их встреча была при Маньяно: обе стороны понесли значительный урон, французы потеряли больше. Шерер отступил в ту же ночь.

Край не воспользовался перевесом сил и выгодами положения, он поджидал Меласа и подкреплений и потерял время. Прибыл Мелас, но бездействие продолжалось; ждали генералов Отта, Вукасовича, русских войск, Суворова. Шерер, не считая возможным удержаться на Минчио, отступил, усилив гарнизоны Мантуи и Пескьеры. Выждав три дня, Мелас перевел армию через Минчио и перенес главную квартиру в Валеджио.

В этот день, вечером, Суворов въехал в Верону. В приемный зал собрались русские и австрийские генералы, высшие лица местного духовенства, гражданской администрации, представители сословий. Суворов просил у архиепископа молитв, а прочим рекомендовал верность и повиновение законам. Все стали расходиться, Суворов обратился к Розенбергу с просьбой познакомить с сослуживцами. Розенберг стал представлять, произнося чин и фамилию каждого. Суворов стоял зажмурившись и при имени лица, с которым прежде не служил, открывал глаза, делал поклон и говорил: "Не слыхал, познакомимся". Когда Розенберг называл фамилию сослуживца Суворова или известного ему по хорошей репутации, Суворов обращался с приветствием, вспоминал старое время, сулил доброе будущее. С особенной теплотой он отнесся к молодому генералу Милорадовичу, вспомнил как Милорадович, будучи ребенком, ездил на палочке, размахивая деревянной саблей, похвалил пироги, которыми угощал его отец, поцеловался с ним и обещал ему геройскую будущность. Еще задушевнее он принял Багратиона, который служил под его началом на Кавказе, во вторую Турецкую и в последнюю Польскую войну. Он встрепенулся при его имени, вспомянул про прежнее славное время, обнял "князя Петра", как он его называл, поцеловал его, сказал: "Господь Бог с тобою" и своей сердечностью тронул его до слез.

Кончив прием, Суворов широкими шагами ходил по комнате, потом остановился и произнёс главные афоризмы своего военного катехизиса, как бы подтверждая их значение и на новом театре войны, при новом неприятеле. Замолчав, он задумался, затем проговорил Розенбергу: "Ваше высокопревосходительство, пожалуйте мне два полчка пехоты и два полчка казачков". Розенберг не понял приказания и отвечал, что все войско в его воле. По лицу Суворова пробежала тень; он обратился к Розенбергу с разными вопросами, но либо формой, либо духом ответов остался недоволен. Суворов отвернулся, сделал несколько шагов, нахмурился и, не обращаясь ни к кому, промолвил: "намека, догадка, лживка, краснословка, немогузнайка; от немогузнайки много беды". После того, поклонившись, вышел; генералы разошлись, ушел и Розенберг, не понявший замечания.

Утром Суворов выехал в лагерь первого эшелона русских войск. Возвратившись домой, он нашел в приемной вчерашних русских генералов и снова обратился к Розенбергу насчет "двух полчков пехоты и двух полчков казачков". Розенберг отвечал по-вчерашнему. Тогда князь Багратион вышел вперед и сказал: "Мой полк готов, ваше сиятельство." Суворов велел Багратиону готовиться к выступлению. Багратион вышел, предложил нескольким начальникам частей идти под его началом в авангарде и вернулся доложить Суворову, что отряд к выступлению готов. Суворов поцеловал Багратиона, благословил его и велел идти быстро. Не наступил еще полдень, как Багратион выступил по направлению к Валеджио. Войска шли бодро, с песнями. Их сопровождали массы любопытных, пешком и в экипажах от деревенской повозки до щегольской коляски. Многие шли рядом с войсками, втискивались в ряды, пожимали руки, предлагали солдатам вино, хлеб, табак; уставших подвозили в повозках. Поход русских войск походил больше на торжественное шествие возвращавшихся с войны победителей.

В тот же день Суворов выехал из Вероны в Валеджио, издав прокламацию к народам Италии. Подобные воззвания имеют в основном формальное значение, но Суворовская прокламация была мерой в высшей степени полезной. Питт называл революционные войны "борьбой вооруженных мнений". Обращение к народам сделалось существенным, и если союзники пренебрегали этим, то французы прибегали постоянно. Суворов призывал итальянцев к оружию за Бога, веру, законные правительства, на защиту собственности каждого, частного и общего спокойствия; указывал на чрезмерные поборы, налоги и систематические насилия французов; на горести и бедствия, внесенные революционерами в мирные дотоле страны, под предлогом свободы и равенства. Обещая освобождение Италии от бед, он требовал содействия всех сословий и предостерегал, что сторонники французов, которые будут упорствовать, будут расстреляны, а имения подвергнутся секвестру.