Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Маневры производились до 27 числа включительно; Панин конечно был уступчив, тем более, что командовал почти вдвое слабейшими силами. Посредников не было. Государыня ездила большей частью верхом и возвращалась в ставку иногда поздней ночью. Характерная черта маневров заключалась в правиле, которого держались обе стороны: не побеждать часть русского непобедимого войска, а только одерживать над противником легкую поверхность.

Июня 28, в день вступления Екатерины на престол, генералитет устроил бал с ужином, пригласив Государыню с её двором; приглашение было принято благосклонно. Празднество дано в большом полотняном доме, 30 сажен в длину и 8 в ширину, и удалось вполне; за ужином сидело 365 человек. Войска распущены по квартирам 1 июля, Суздальский полк отправился в Ладогу опять ускоренным маршем и совершил оба пути, не оставив ни одного больного.

Кроме Суворова-сына, на красносельских маневрах участвовал и Суворов-отец, генерал-аншеф Василий Иванович, командуя гвардейским Измайловским полком, коего был подполковником.

На квартирах Суздальский полк оставался три года. Это период деятельности Суворова - полкового командира. Материальная обстановка полка, строевое его обучение, нравственное воспитание солдата обращали на себя его заботы и подвигались вперед. Он выстроил полковую церковь, затем здание школы. Закон требовал учреждения для солдатских сирот, начиная с 7-летнего возраста, школы, "обучая грамоте - читать и писать и часть арифметики; определяя к обучению надежных унтер-офицеров под смотрением одного офицера". Суворов открыл две школы, для дворянских и для солдатских детей, и сам преподавал. Он учил начальным правилам арифметики и написал учебник; быть может он же учил и закону Божию, ибо составил молитвенники и коротенький катехизис. Курсы в обеих школах были разные; школьники дворяне знакомились с началами драматического искусства и при посещении Новой Ладоги губернатором разыграли в его присутствии пьесу.

Суворов выстроил конюшни и развел сад на бесплодной песчаной почве.

Если обстановка Суздальского полка отличалась благоустройством, то причиной были личные качества командира и его серьезный взгляд на службу и свои обязанности. При этом не могло образоваться в хозяйстве полка никаких сбережений, которые принадлежали бы не полку, а командиру. А в полках сбережения не только бывали, но и не могли не быть при мало-мальски порядочном хозяйстве; были они и в Суздальском полку, так как Суворов отличался бережливостью, и нужное у него отделялось от прихоти весьма резкою чертой. Другие или удерживали полковую экономию в свою пользу, или употребляли ее на удовлетворение существовавшей в то время, особенно в кавалерии, страсти к щегольству. У Суворова полковая экономия шла на производительные издержки. Ресурсы его увеличивались еще тем, что он ненавидел праздность, и постоянный труд солдата считал непременным условием достижения интересов службы. В начале 70-х эта тема занимает в его приказаниях и распоряжениях по подведомственным войскам некоторое подобие сaeterum censeo; он старается даже, чтобы караульные солдаты, сидя в караульном доме, употребляли время не на игру в шашки, а более производительно.

Поэтому, несмотря на то, что во время его командования полком, солдату приходилось много работать не над тем, так над другим, - Суворов, без всякого сомнения, не затруднялся приложить солдатские руки и к постройке церкви, школы или конюшни, и к разведению сада, может быть даже с некоторым отягощением своих подчиненных. Такой взгляд на солдатский труд много лет спустя дал в руки его недоброжелателей оружие и породил мелкие, но многочисленные неприятности для Суворова. Именно совокупность всех означенных ресурсов дала Суворову возможность сделать в Ладоге много на пользу полка.

Семилетняя война поразила умы современников. Силы воевавших были слишком неравны, боевые качества прусской армии преобладали над союзническими несомненно; военные таланты Фридриха ярко блестели в общей тьме бездарности союзного предводительства. Началось повсеместное обожание, почти боготворение. Как в мифах языческих религий, основной идеал, будучи изображен во внешних формах, исчезает из сознания верующих масс, и остается одна форма в виде идола, так с окончанием Семилетней войны дух Фридриховой военной системы, неясно и до того сознаваемый, совершенно заслоняется удобопонятными для всякого формами, и им воздается поклонение. На потсдамских полях производится священнодействие, и иностранные жрецы с умилением взирают на 3-4-верстную линию прусских батальонов, автоматически продвигающихся вперед с правильностью натянутой струны. Производится изучение прусских уставов до тонкости, исследуются до мелочей правила построения, маршировки, ружейной экзерциции; копируется обмундирование и снаряжение. Все, даже случайное и для самих пруссаков не имеющее цены, обращает на себя внимание и подвергается изучению. Вот что сделалось задачей европейского воинского искусства на долгие годы; зато упало оно так быстро и так низко, что только военные громы французской революции заставили всех очнуться и провести новый переворот. Но и этот переворот в большей части Европы состоял из компромиссов между французской новизной и прусской стариной, и многочисленные мелочи, чисто внешние и механические, упорно сохранялись чуть не целое столетие.

Прусские и союзные войска были для Суворова источником наблюдения и выводов. Больше всего должен был его поразить контраст между теми и другими в подвижности и указать на недостаток русских войск в этом, как на капитальную болезнь, требующую исцеления. Формам строя и уставным правилам он не придавал большого значения. Наперекор всей Европе, ударившейся в слепую подражательность, Суворов не увлекся внешними особенностями прусской военной системы, перед идеальной стройностью не благоговел, математическую точность маневрирования прусских войск и сложность маневрных задач считал для русской армии ненужными. Обучение русских войск он забраковал и по смыслу, и по способам; но в той же мере признал негодным для пересадки на русскую почву и знаменитый прусский образец. Ничтожность огня русской пехоты он оценил вполне, отдал преимущество этой отрасли военного образования в прусской армии, но моделью ее не принял и ружейному огню пехоты первостепенного значения не придал.

Все выводы, сделанные из опыта Семилетней войны, Суворов свел в систему обучения войск; философский взгляд на военное дело и глубокое понимание национальных особенностей русского солдата проходят в ней рука об руку.

Предполагаемое на войне невозможным по теории, на практике оказывается сплошь и рядом исполнимым. Для этого надо вселить в неприятеля веру в нашу непобедимость, а свои войска воспитать так, чтобы они имели твердую уверенность в своей силе и не допускали мысли, что могут быть побиты. Эти истины были краеугольным камнем его боевой теории.