Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

На боевом поле полковому командиру часто приходится командовать отрядом из войск разных родов оружия, и ему необходимо обладать практической подготовкой. У полковника, знакомого со всеми родами оружия, взгляд на обучение полка шире и правильнее. Таким был Суворов, представлявший исключение из общего уровня.

В приказе 25 июня 1770 г. Суворов говорит: "Кавалерии стрелять не годится, лучше палаш и копье; разве случилось бы достреливать в погоне; но и при сем лучше холодное оружие, ибо можно расстреляться, и для нового заряжания время кратко и драгоценно". "В погоне кавалерии надлежит только смело врубаться неиспорченным фронтом, кроме фланкеров, кои могут стрелять из пистолетов, но цельно"; "состоящих на постах казаков обучать разным атакам". Он предписывает обучать кавалеристов рубке палашами: "низко пехоту, выше конницу, но прежде подлинной рубки приучать к отвесу палаша". Тут нужна не столько сила, сколько искусство: "из всех тех, коих карабинеры рубили, большая часть ускакали раненые, а малосильные драгуны рубили наповал". Он требует, чтобы лошади не боялись блеска палаша, при карьере приподниматься на стременах и нагибаться вперед на конскую шею.

От артиллерии Суворов требует меткости, скорого заряжания и особенно выбора позиции, на что предоставляет ей полную свободу. В приказе 25 июня: "Пушки в деле действуют сами по себе, и хотя артиллеристов скорому заряжанию и пальбе примерами весьма приучать, но паче того знанию батарейного места, которое состоит в привычном свидении равнины, разве малого полевого возвышения расстоянию. Натверживать в память артиллеристам непрестанно, чтоб в истинном действии стреляли редко, но весьма цельно; знали бы качества их орудия и заряда; напрасно не стреляли б".

Суворов требует упражнений с применением к разного рода местности и совокупного маневрирования. Во главе всего поставлено "жестокое и поспешное нападение"; "удары простые, но поспешные и храбрые".

Прошло пять лет командования Суворова Суздальским полком, пять военных лет мирного времени. Осенью 1768 года сказан полку военный поход.

Внутренняя история Польши состоит в непрерывной цепи захватов дворянства полномочий королевской власти. Оставляя в удел народу тяжкое иго, шляхта добилась для себя полной вольности, результатом чего явилось право вето , дающее право одному члену сейма парализовать любое решение. Законодательная власть была как бы уничтожена, и в течение ста лет 47 сеймов разошлись без всякого толка. Наступила эпоха падения, нравы испортились. Распространилось религиозное неверие и легкомыслие; пронырства, подкупы, женские милости сделались рычагами государственных дел. До полного хаоса недоставало одного - иноземного влияния. За этим дело не стало: соседние государи держали на жалованье своих приверженцев, имели свои партии, травили их одну на другую. Польша быстро двигалась по наклонной плоскости вниз.

Дворянство добилось такого объема прав, который перешагнул пределы свободы и сделался своеволием. Этот близорукий, преступный эгоизм подточил внутреннюю и внешнюю силу государства, низведя его до полного ничтожества. Польша могла уцелеть лишь на каком-нибудь отделенном от всего мира острове, без посторонних влияний и происков, но в семье государств ей грозила неизбежная гибель. Некоторые из поляков схватились под конец за ум, но было поздно: в политике несвоевременность есть грех непоправимый. Падение Польши стало неминуемым; она дошла до него своей собственной виной, которой соседи только воспользовались. Задержка катастрофы заключалось не в Польше, а в её соседях, ревниво следивших друг за другом; Польша была уже добычей, трудность заключалась лишь в дележе.

В эту эпоху разложение Польши было полное: король с призраком власти; могущественные магнаты, ставившие свою волю выше короля и закона; фанатичное духовенство с огромным влиянием и с самым узким взглядом на государство и на религию в государстве. Народа не существовало, он был исключительно рабочей силой, не имел никаких прав, находился под вечным гнетом; сословие горожан, ничтожное и презренное, равнялось нулю. Внутренняя рознь дошла до апогея; король был против магнатов, магнаты против короля и шляхты, шляхта против короля и магнатов; духовенство дробилось отчасти по этим партиям и упорно стояло против всего некатолического. Везде царил мелочной дух, себялюбие отождествлялось с патриотизмом. Только великий государь мог бы лавировать между такими подводными камнями, но Станислав Понятовский, достигший польского престола при поддержке России, отличался отсутствием характера, т.е. не имел качества, которое было необходимо в трудную эпоху его царствования. Он постоянно колебался, никогда не решал раз навсегда и мало-помалу потерял доверие всех. Он не в силах был предотвратить взрыва, ибо не управлял событиями, а события им правили. В настоящем же случае двигателем событий явился религиозный фанатизм - слепая, антигосударственная сила, справиться с которою было невмочь и человеку покрупнее.

Одно время церковная реформация приобрела в Польше огромное число влиятельных приверженцев. Диссиденты (разномыслящие в вере) добились почти полного равноправия с католиками, но потом течением событий и собственными ошибками из равноправных спустились до степени терпимых. Дело не остановилось и на этом; пошли обиды, притеснения, угнетения. При Станиславе Понятовском диссиденты потребовали удовлетворения своих жалоб и были поддержаны Россией и Пруссией. В Варшаве собрался сейм. Люди благоразумные и умеренные были не прочь уступить, но фанатики не соглашались, разражались огненными речами и тормозили ход прений. Русский посланник, князь Репнин, приказал ночью арестовать четырех из них, самых ярых и влиятельных, и отправил в Россию. Противники диссидентов примолкли или разбежались, и закон, восстановлявший прежние права не-католиков, прошел.

Поступок Репнина был крайне радикален и гармонировал с его поведением вообще. Высокомерие его с поляками и всякого рода насильства, которые он дозволял себе в Польше, представляются ныне изумительными и маловероятными. Они выражали полное пренебрежение и даже презрение к нации, при дворе которой Репнин был аккредитован; они были немыслимы нигде, кроме Польши, и служат фактическим доказательством её бессилия.

Негодование быстро распространилось и произвело взрыв. Некто Пулавский, служивший поверенным в делах у разных вельмож и тем снискавший себе состояние и связи, проектировал план всеобщей конфедерации. Втайне приобретая приверженцев и средства, он отправился в местечко Бар, близ турецкой границы, и тут первые конфедераты, в числе восьми человек, подписали акт конфедерации 29 февраля 1768 г. Весть об этом разнеслась быстро; число конфедератов возросло до 8000; маршалами конфедерации избраны Пулавский и граф Красинский; изданы универсалы для созвания дворянства и всеобщего вооружения против русских и диссидентов. Движение распространялось, образовывались конфедерации и в других местах; во главе их становились лица знатнейших фамилий. По получении из Петербурга приказания, русские войска атаковали конфедератов, взяли много важных пунктов, прогнали неприятеля в леса. Но у конфедерации было много тайных единомышленников в среде мирного населения; она обнаружила живучесть и росла как гидра. Понадобилось усилить малочисленные русские войска в Польше: назначено собрать под Смоленском корпус из 4 пехотных и 2 кавалерийских полков, под началом генерал-поручика Нуммерса. В состав отряда входил и Суздальский полк.