Елена Майорова - В огне революции [Мария Спиридонова, Лариса Рейснер]

Правда, этот побег сказался на положении других заключенных.

Зимой 1907 года поступило распоряжение об этапировании женщин-«политических» в Мальцевскую тюрьму. Это вызвало возмущение у заключенных, так как путешествие в суровый мороз могло быть крайне опасным для их жизни и здоровья. Однако начальство жестко потребовало выполнения распоряжения о переводе также и в отношении больных Спиридоновой и Школьник.

Егор Созонов был переведен в Зерентуйскую каторжную тюрьму, где на первый взгляд режим содержания считался более свободным. Однако правительством были приняты меры к тому, чтобы не повторились случаи, подобные побегу Гершуни. Присланный из центра новый начальник тюрьмы И. Высоцкий уравнял политзаключенных с уголовными, а затем, придравшись к ничтожному поводу, приказал выпороть диссидентов. Чтобы предотвратить порки и привлечь к судьбам узников общественное мнение, Созонов принял яд.

Чем дальше от Петербурга и Москвы, тем больше тюремный быт приобретал человеческий облик. Это четко прослеживается в мемуарах Фанни Радзиловской и Лидии Орестовой, социалисток-революционерок, несколько лет отбывавших наказание на Мальцевской женской каторге, входившей в состав Нерчинской каторги — основного места отбывания наказания в Восточной Сибири.

К этому времени (с марта 1893 года) был принят закон об отмене телесных наказаний для ссыльных женщин. Его принятие предваряла печально известная Карийская трагедия — массовое самоубийство политкаторжан в знак протеста против применения розог к их товарищу, народоволке Надежде Сигиде (Малаксино). Протестуя против жестокого и унизительного обращения с заключенными коменданта каторги В. Масюкова, Надежда ударила его по лицу. Офицеру, публично получившему пощечину от женщины, полагалось подавать в отставку. Однако ничего подобного не последовало. За свой поступок Сигида была подвергнута жестокому телесному наказанию — ста ударам розгами. После экзекуции в знак протеста Надежда покончила с собой, приняв большую дозу опия.

Фридрих Энгельс, узнав о трагедии, заявил: «Подвиг этой удивительной русской молодой женщины, я уверен, никогда не забудется. Трагедия на Каре достойна открыть историю жизнеописания святых героев и мучеников за революцию».

Всего с 1907 по 1917 год в Мальцевской отбывали наказание 62 политкаторжанки. Им удалось создать в тюрьме что-то вроде коммуны, жизнь которой практически не пересекалась с администрацией тюрьмы.

«В смысле режима, установленного для каторжан, мы имели целый ряд поблажек и незаконных вольностей. Установилось это само собой, без особой договоренности. Держали мы себя с начальством гордо и независимо, но никакой тюремной борьбы не вели, поскольку наше начальство не давало для этого поводов. Так, к нам ни разу не была применена унизительная команда „встать“, никто никогда не обращался к нам на „ты“, ни разу не были применены репрессии, карцеры, нас не заставляли петь молитвы, — рассказывали авторы мемуаров. — Новенькие, приезжавшие из России, где обычно в тюрьмах шла суровая борьба с администрацией, недоумевали, попав в мирную тихую обстановку, без всякой борьбы. Многим вначале казалось, что они попали в золоченую клетку, где убивают мысль о борьбе».

Деньги, получаемые из дома, обычно складывались в общий котел. Беневская и Измайлович получали из дома по 50 рублей, Зина Бронштейн и еще двое-трое по 25 рублей в месяц, остальные — поменьше, некоторым помощь приходила нерегулярно. Каждой каторжанке разрешалось выписывать для себя продукты на 4 рубля 20 копеек в месяц. Для сравнения: до 1914 года стоимость за фунт продуктов (немного меньше, чем полкило) составляла: ржаной хлеб — 2 копейки; говядина — 10–22 копейки (в зависимости от сорта); сельдь — 6 копеек; сливочное масло —48 копеек; десяток яиц — 30 копеек.

Большим подспорьем были также посылки, приходившие без ограничений даже из-за границы. Сладости из них всегда делили между собой. «Однажды Маруся Беневская получила из Италии от своих родных прекрасный торт», который поделили на всех. «Хотя каждому из нас достался микроскопический кусочек, но мы были довольны, так как этот кусочек торта показался нам очень сытным и, по мнению большинства, „лег камнем в желудке“. Через некоторое время Беневская получила длинный рецепт о том, как и сколько времени надо печь торт. Оказалось, что торт „лег камнем“ потому, что мы по незнанию съели его сырым». Родственники по мере сил старались обеспечить каторжанок всем необходимым. Не только питание, но и самовары, одеяла, книги, модная одежда регулярно поступали с воли.

О том, получала ли Спиридонова помощь и посылки из дома, никаких сведений не имеется. Делившие с ней каторгу вспоминают только, что она была очень серьезно больна. «Время от времени она впадала в бредовое состояние и целыми сутками лежала в забытьи, без сознания. Во время болезни надзиратели ее не тревожили и не входили к ней в камеру». Требовалось серьезное лечение, но администрация противилась. Заключенные Горно-Зерентуйской тюрьмы, где имелась больница, объявили голодовку и добились перевода больной к ним. «День ее приезда остался одним из ярких моментов в жизни Горного Зерентуя».

«На каторге собрались женщины самых разных характеров и устремлений. Яркие настроения мистицизма, богоискательства и непротивленчества привезла с собой Мария Беневская. „В ней было очень много привлекательного. Никогда ни в чем никому не отказать, дать другому книгу, которую хочется самой прочесть, постоянно отдавать себя другим — это было девизом Марии, и выходило это у нее легко и радостно, так что от нее все легко принималось. У Марии не было одной кисти руки, двух пальцев на другой руке, и остальные три пальца были изуродованы. Потеряла она руку при взрыве бомбы у себя на квартире. Многие из нас по приезде в Мальцевскую очень долго не замечали ее инвалидности, потому что она не была беспомощной, много работала, стараясь все делать сама, и потому, что инвалидность не убила ее жизнерадостности. Очень привлекательная в общежитии, красивая, с лучистыми синими глазами, белокурыми кудрями, звонким жизнерадостным смехом, она привлекала многих своей личностью, и незаметно некоторые подпадали под влияние ее мировоззрения, тем более, что идеи, которые она воплощала, просачивались тогда с воли“. Уголовным Беневская, несмотря на свою инвалидность, писала прошения ровным, размашистым и красивым почерком и никогда им в этом не отказывала.

Крестьянка Анастасия Биценко сумела получить образование, вышла замуж, но оставила мужа во имя идеи. Во время первой русской революции в Саратов для усмирения крестьян командировали генерал-адъютанта Виктора Викторовича Сахарова. Анастасии не удалось получить санкцию на теракт в отношении карателя со стороны Боевой организации партии эсеров. Тем не менее, решительная Биценко пришла в дом губернатора, где остановился генерал, и попросила аудиенции. Она смело протянула Сахарову вынесенный ему эсерами смертный приговор, дала время прочитать и всадила в генерала четыре пули.