Елена Майорова - В огне революции [Мария Спиридонова, Лариса Рейснер]

В 1918 году не было полноценных судов, не существовало кодифицированного законодательства. Частично применялось еще царское, однако, в основном, пользовались «революционным правосознанием». Суд приговорил 10 человек к заключению «в тюрьму с применением принудительных работ на три (3) года». 27 ноября Спиридоновой, принимая во внимание «особые заслуги перед революцией», срок тюремного заключения был сокращен до одного года. «На суде … я держалась столь дерзко и вызывающе, что зал (коммунисты) гудел от негодования, аж разорвал бы. Но я как думала, так и говорила. А тогда я была злая. Так же было и на царском суде, приговорившем меня к повешению, когда председатель суда, старый генерал, заткнул уши и замотал головой, не в силах был слушать слишком дерзкие речи. Но вся я такая и в жизни, и в политике, такой была и такой ухожу сейчас в могилу», — вспоминала значительно позже Мария Спиридонова.

Подруга Маруси, Александра Измаилович, участия в мятеже не принимала, но все равно была арестована. Довольно скоро ее освободили, и она уехала из Москвы в Минск. Илья Майоров после разгрома левоэсеровского мятежа в Москве, вернувшись в Казань, перешел на нелегальное положение. При этом он, рискуя свободой, участвовал в работе Четвертого съезда ПЛСР. По возвращении в Казань его арестовали и в начале ноября вывезли в Москву.

29 ноября Спиридонова была амнистирована Президиумом ВЦИК, и в начале декабря выпущена из тюрьмы. Сразу же неукротимая женщина включилась в политическую деятельность и на II Совете ПЛСР голосовала за резолюцию «Долой олигархию большевиков!» Теперь она уже считала возможным открыто и резко выступать не только против классовых врагов, но и бывших союзников в борьбе за власть.

Исключенная из состава Советов, партия левых эсеров раскололась. В сентябре 1918 года из нее вышли Партия народников-коммунистов и Партия революционных коммунистов. Они отмежевались от московских событий и высказались за сотрудничество с большевиками, но по-прежнему оставались сторонниками концепции аграрного социализма. На 4-м съезде ПЛСР (2–7 октября 1918, Москва) ответ за 6 июля держали Камков, Карелин и Прошьян, не пересмотревшие своих убеждений. Часть левых эсеров разделяла позиции ЦК партии, выступившего против Советов и большевиков, и перешла к активной контрреволюционной деятельности. Они готовили стачки в Петрограде, поднимали волнения среди матросов Балтийского флота, участвовали в крестьянских мятежах. Александра Измаилович в издательстве ПЛСР «Революционный социализм» выпустила брошюру «Послеоктябрьские ошибки», в которой резко критиковала комбеды и красный террор.

Анархисты решительно разделились на сторонников и противников Советской власти еще в период заключения Брестского мира. Одни из них, признав необходимость мер, принимаемых большевиками для спасения революции, пошли по пути сотрудничества. Другие — готовились к борьбе, создавая отряды «черной гвардии». В прифронтовых городах Курске, Воронеже, Екатеринославле анархисты выступили с оружием в руках. В Москве участились налеты на богатые особняки. Весной 1918 года большевики провели крупные операции в Москве, Петрограде, Воронеже, Вологде, Самаре, Саратове, Смоленске, Тамбове и других городах по разоружению анархистов. Тем самым Советское правительство показало, что может говорить силой с представителями как правого, так и левого крыла анархистского фронта.

Осенью 1918 года логика классовой борьбы поставила анархистов перед дилеммой: принять большевистские реформы государственного строительства или встать на путь вооруженного сопротивления. Разгромив основные силы московского подполья, ВЦИК в 1919–1920 годах ликвидировал оставшиеся в других городах группы анархистов. Однако среди анархистов были руководители, которые с пониманием относились к Советской власти (А.А. Карасин, Я.А. Фурманов и др.). Эта группа «советских анархистов» стала активно помогать большевикам укрепляться.

Около двух месяцев Спиридонова снова была в гуще событий: выступала перед рабочими, редактировала партийный журнал «Знамя». Теперь левые эсеры стали относиться к большевикам так же, как сами большевики относились в 1917-м к Временному правительству и к демократическим социалистам. Они объявили себя совестью революции, неподкупной альтернативой режиму оппортунистов и сторонников компромисса. По мере уменьшения влияния большевиков в среде промышленных рабочих, левые эсеры становились для них все более опасными соперниками, ибо взывали к тем самым анархическим и разрушительным инстинктам российских масс, на которые большевики опирались, пока шли к власти, но, получив власть, стремились всячески подавить… По сути, «левые эсеры апеллировали к тем группам, которые помогли большевикам захватить власть в октябре и теперь почувствовали, что их предали».

Марусе суждено было пережить еще одну потерю. Прош Прошьян осужденный и отправленный в ссылку, по дороге заболел тифом и умер.

Сознавала ли она, что время дискуссий миновало? Или рассчитывала на свой авторитет? Нет, Маруся понимала всю опасность своего положения. Близким она не раз говорила: «У меня есть предчувствие, что большевики готовят какую-то особенную гадость. Объявят, как Чаадаева, сумасшедшим, посадят в психиатрическую клинику — вообще что-нибудь в этом роде».

Действительно, ВЧК действовала все более резко. Вскоре после возвращения Дзержинского Свердлов попал в негласную опалу. Его отсылали из Москвы то в одну, то в другую командировку, пока испанка или загадочное столкновение с рабочими в Орле не свело его в могилу. Петерс тоже лишился места заместителя председателя ВЧК и получил назначение подальше от столицы. Не обременял себя какими-либо нормами права, Дзержинский требовал привилегии самостоятельно уничтожать врагов: «Право расстрела для ЧК чрезвычайно важно», — настаивал Феликс Эдмундович. Нарком юстиции Штейнберг одиннадцать раз ставил на обсуждение вопрос о деятельности ВЧК. Суть конфликта большевиков и левых эсеров заключалась в стремлении последних ограничить репрессивную активность ВЧК, что наталкивалось на сопротивление В.И. Ленина. Вождь мирового пролетариата хотел иметь «собственного Фукье-Тенвиля», такого же безжалостного, как генеральный прокурор времен французской революции, который отправил на эшафот французскую королеву, издевался над ней во время ее судебного процесса, ежедневно посылал на казнь самых знаменитых и высокопоставленных людей Франции. На одном из заседаний СНК во время спора с Лениным о компетенции ВЧК И. Штейнберг вне себя воскликнул: «Зачем тогда нам вообще комиссариат юстиции? Давайте назовем его честно „комиссариат социального истребления“, и дело с концом!»