Елена Майорова - В огне революции [Мария Спиридонова, Лариса Рейснер]

Впрочем, Лариса была хотя и прекрасной, но, кажется, не очень здоровой. В ее переписке с родителями нет-нет, да мелькнет упоминание о больных ногах, спине, депрессии. И если невозможность выносить ребенка нетрудно объяснить непоседливостью Ларисы, ее резким отказом дать себе отдых, то жестокие приступы малярии, которые надолго выводили из строя, являлись тем врагом, с которым ей постоянно приходилось бороться все последнее десятилетие своей жизни.

Уже не было надежды на помощь Троцкого. Во время болезни Ленина он превратился в единственного отчаянного сторонника и защитника больного. Но его хитроумно изолировали от больного вождя. К 1922 году Сталин стал настолько всесилен в партии, а Дзержинский — в спецслужбах, что выиграть битву против них больной Ленин не мог, даже опираясь на поддержку Троцкого.

Увлекающийся человек, Лариса зажглась темой восстания декабристов, столетие которого отмечалось в СССР в 1925 году. Бунтарка в ней разделяла стремления участников восстания к переменам. Особенно удачным получился очерк о бароне Владимире Ивановиче Штейнгеле, члене Северного общества, составившем «Манифест к русскому народу» о необходимости изменения общественного строя. Почему-то кажется, что писательница видела в Штейнгеле Михаила Андреевича Рейснера.

К этому времени относится единственная известная дружеская связь Ларисы с женщиной — писательницей Лидией Сейфулиной. Они познакомились, когда Лидия Николаевна находилась на волне творческого подъема и имя ее было популярно у читателя. Она уже издала в Москве, Новониколаевске и Екатеринбурге повести «Правонарушители», «Перегной», «Виринея», напряженно и плодотворно работала в редакции журнала «Сибирские огни». Как писали о ней в следственном деле чекисты, «Сейфуллина являлась активным участником троцкистской группы Воронского, была близка не только с ними, но и с троцкистами Примаковым, Зориным и Лашевичем, постоянно вращаясь в их среде. Кроме того, на нее оказывал сильное влияние ее муж, в прошлом активный эсер Валерьян Правдухин, приглашавший в дом людей такого же толка, как и он сам».

Лариса и Лидия были женщины совершенно разного склада. Одна — смелая и решительная в действиях и поступках, по характеру мужественная, способная совершить подвиг, не страшившаяся никаких превратностей судьбы, но остававшаяся поразительно женственной, красивой, обаятельной. Другая — тоже душевно смелая, неизменно прямая, но по-женски хрупкая, более ранимая, участливая и доброжелательная, умевшая сердечно привязаться к человеку. Она уже была знаменита: ее изучали в школах, вышло в свет собрание ее сочинений… Фадеева, Фурманова, Шолохова еще никто не знал, знали — Лидию Сейфуллину. Волна славы перехлестывали границы: пьесу «Виринея» ставили в Праге и в Париже.

Их, таких разных по характеру, связывала удивительно нежная дружба. Роднила богатая внутренняя культура русских интеллигентов, воспитанных на лучших семейных и общественных традициях, где высоко ценили просвещенность, хорошо знали не только отечественную словесность, но и европейскую литературу.

Если Лариса сумела вписаться в новую действительность и даже вполне комфортно в ней устроиться, Сейфуллина переживала внутренний разлад и постепенно выключалась из литературной жизни и работы. Несомненно, на кризис Сейфуллиной повлияло общее положение в стране в середине 1920-х годов, разгром левой оппозиции, ссылка и преследование ее участников, в том числе и ближайших друзей писательницы. Кризис, разумеется, усугублялся и наследственным алкоголизмом. При всем том Лидия Николаевна сохраняла несомненное обаяние и сумела стать настоящей подругой Ларисе.

Та как раз готовила к изданию свою четвертую книгу Она уже получила назначение собкором «Известий». И не куда-нибудь, а в Париж, где вскоре должны были начаться советско-французские переговоры. Советскую делегацию возглавлял Христиан Раковский, верный соратник и друг Троцкого. Это по его просьбе освещение переговоров было поручено Ларисе Рейснер. Она должна была отправиться в Париж в том же поезде, что и Раковский. Но ее включение в состав делегации могло кому-то сильно мешать. За несколько дней до отъезда она внезапно заболела.

Как это обычно и бывает в годы бедствий, страну в 1914–1923 годах захлестнула волна инфекционных заболеваний — «испанки», туберкулеза, кишечных инфекций, в том числе брюшного тифа, холеры, дизентерии, натуральной оспы. Начавшаяся в ходе Первой мировой войны, эпидемия острозаразных заболеваний продолжалась в последующие годы, постепенно затухая. Число больных брюшным тифом в 1918–1920 годах оценивалось в 25 млн. чел. Автор знаменитой книги «Десять дней, которые потрясли мир», американский журналист и писатель Джон Рид умер в Москве в октябре 1920 года от тифа.

«Тиф» в переводе с древнегреческого означает «помрачение сознания». Такое название дано болезни оттого, что она на фоне лихорадки и интоксикации сопровождается различными нарушениями психики — бредом, галлюцинациями. В первую неделю заболевания нарастают усталость, слабость, потеря аппетита, тяжелые головные боли, кашель, высокая температура, озноб, запоры, боли в животе. Появляются высыпания на коже — розеолы — и поражение лимфатической системы нижнего отдела тонкой кишки. Увеличивается объем печени и селезенки.

Заболевание зависит от социально-экономических факторов — в частности, от питания. Но к 1926 году эпидемия брюшного тифа в стране Советов практически прекратилась.

Поэтому казалось нелепостью, что вся благополучная, не имевшая проблем с питанием семья Рейснеров (вместе с домработницей), заразилась тифом. Утверждение, что Лариса умерла «от глотка сырого молока, вызвавшего брюшной тиф», не совсем точно отражают действительность. Рейснеры заболели, съев на десерт пирожные с заварным кремом, приготовленном на молоке. Глава семьи, Михаил Андреевич, пирожных не ел, чтобы не поправиться, и единственный остался здоровый.

Лариса, несмотря на усилия врачей, умерла 9 февраля 1926 года в Кремлевской больнице. Она не справилась с болезнью, поскольку на тот момент была сильно истощена работой и личными переживаниями. Она умерла, не приходя в сознание. Ей было всего 30 лет.

Ее мать и брата удалось спасти.

Вдова поэта Мендельштама отметила в мемуарах: «Мы так не привыкли к естественной смерти от болезни, что мне не верится: неужели обыкновенный тиф мог унести эту полную жизни красавицу. Противоречивая, необузданная, она заплатила ранней смертью за все свои грехи».

Писатель Варлам Шаламов горевал о героине: «Молодая женщина, надежда литературы, красавица, героиня Гражданской войны, тридцати лет от роду умерла от брюшного тифа. Бред какой-то. Никто не верил. Но Рейснер действительно умерла. Я видел ее несколько раз в редакциях журналов, на улицах, на литературных диспутах. Гроб стоял в доме печати на Никитском бульваре. Весь двор был забит народом: военными, дипломатами, писателями. Вынесли гроб, и в последний раз мелькнули каштановые волосы, кольцами уложенные вокруг головы».