Том 6. Литература первой половины XIX в.

Автор баллад демонстрирует неудовлетворенность просветительским мировосприятием, отдавая предпочтение «чувству», «вере», «сердцу» перед «разумом», эмпирическим знанием. Это предпочтение мотивировалось ссылкой на верования простонародья, рассматриваемые как основа национального бытия, как источник поэтического взгляда на мир. Романтический субъективизм до известной степени ограничивался обязательством говорить от имени общности, признанием авторитета народного опыта и инстинкта (даже в облике суеверия). В программной балладе «Романтика» происходит мировоззренческий спор: носителем скепсиса, плоского эмпиризма выступает ученый «старец» со «стеклышком», а скрытое от других видит «очами души» обезумевшая от горя крестьянка, с которой солидарен поэт.

Сказанное в балладах было углублено в драматической поэме «Дзяды» (ч. 2 и 4, 1823). Изображение белорусского народного обряда поминовения умерших (он дал название произведению) — это свод суждений о нравственности и долге, которые произносит у Мицкевича хор крестьян, вызывающий на суд духов усопших и выносящий свой приговор их поступкам. Нравственный критерий обосновывается не рационалистическим представлением о естественном человеке, а народным пониманием справедливости.

Народная традиция использовалась и для обоснования жанровых исканий. Форма «свободной», «открытой» фантастической драмы была подсказана стремлением найти новую, независимую от классицистских канонов основу развития: по мысли Мицкевича, обращение к исконно славянскому обряду было залогом драматической самобытности (он сослался на то, что и античная трагедия родилась из празднеств и таинств древних греков). Включая в драму элементы фантастики, поэт использовал некоторые приемы мистерийных действ, обратился одновременно к таким приемам, как введение хора, песен, баллад и т. д. Границы жанров были сметены: возник своеобразный синтез, включающий в себя элементы и драматического действия и лирической исповеди.

Такой исповедью стала четвертая часть драмы, где выведен был новый для польской поэзии герой — влюбленный, страдалец и бунтарь. Несомненна тут связь с близкой по времени традицией (в Густаве, отстаивающем права любящего сердца, современники увидели «польского Вертера»), но романтически страстными были обличение тирании денег и титулов, протест против дисгармонии между устройством жизни и стремлениями личности. Традиционная мораль оценивалась Мицкевичем как неспособная поддержать страждущего, спасти личность от краха и самоуничтожения.

«Гражина» (1823) положила начало героико — патетической линии в польском романтизме и стала первым образцом романтической поэмы (поэтической повести). Историзм выразился здесь главным образом в попытке передать колорит эпохи. Прошлое (время борьбы литовцев с Тевтонским орденом) служило поводом для постановки общественно — нравственных проблем (обязанность правителя считаться с чувствами народа, недопустимость сговора с внешним врагом и т. д.). Пафос поэмы основывался на убежденности в увлекающем воздействии самоотверженного подвига.

Произведения, опубликованные в России, свидетельствовали как об увлеченности поэта проблемами европейского романтизма, так и о стремлении интерпретировать их по — своему.

В «Крымских сонетах» (они вышли в 1826 г. вместе с циклом любовных сонетов, поразивших читателя художественной смелостью, разнообразием лирических интонаций, стилизаторским мастерством) Мицкевич отдал дань романтическому ориентализму, подчеркивая своеобразие и во многом противоположность различных цивилизаций и обусловленных ими типов мироощущения. Изящные по стихотворной форме (образцом поэту послужил классический итальянский сонет; он перевел несколько сонетов Петрарки), пышные и красочные описания южной природы объединялись в сонетах единым лирическим настроением, образом героя — пилигрима, который, не сгибаясь под ударами судьбы, восхищаясь «краем довольства и красоты», тоскуя по отчизне и близким, ищет «бури», созвучной его мятежному настроению. В облике героя побеждает жажда активного вмешательства в жизнь: им отвергается фаталистическое созерцание, мысль о смирении и ничтожестве человека перед лицом величественной природы и неумолимостью времени. Такое отношение к миру было весьма важно для польских романтиков, стремившихся трактовать человека не только как объект приложения внешних сил, но и как субъект, воздействующий на обстоятельства.

Герой поэмы «Конрад Валленрод» (1828; сюжет — из эпохи войн с крестоносцами) был одним из плеяды необыкновенных и трагических романтических личностей, в которой на первых местах стояли персонажи байроновских поэм. Мицкевич высоко ценил Байрона (им переведена поэма «Гяур», несколько стихотворений), говорил о его влиянии на «широкие массы европейцев»: «Так зазвучавшая струна пробуждает звуки и в других струнах, молчавших доселе, но настроенных на тот же лад». Валленрод Мицкевича действительно во многом сходен с героями Байрона (и его подражателей): одиночество, духовная дисгармоничность, мрачнотаинственный облик, загадочность для окружающих его характера и поступков. При всем этом личность героя была обрисована и объяснена своеобразно, под влиянием тех условий и проблем, которые были характерны для времени ее создания. Романтический трагизм в поэме основывается не на конфликте личности с окружением, а на ее причастности к общему бедствию. Рассматривая совокупность связей между личностью и миром, польский романтизм акцентировал их национальную обусловленность, примат общего над частным. Выше трагедии человека, чьи стремления попраны грубой действительностью, в нем ставилась трагедия человека, который несчастен как член подавленной национальной общности. Поэтическая повесть Мицкевича — со всеми элементами исторического колорита, действием стремительным и таинственным, слиянием лирического и эпического начал — была и современной, и специфически польской. Поэт не ограничивается обоснованием правомерности любого противодействия чужеземному гнету. Народное мнение, память соотечественников оказывается в конечном счете решающей оценкой деяний героя (которые спасает от забвения народная песня, предание). Политическое звучание произведения было однозначно: молодые патриоты восприняли его как призыв к восстанию. Но содержание поэмы было несколько шире. В герое поэмы можно выделить особенности, увиденные Мицкевичем в облике целого поколения патриотов, тех, кто в муках и сомнениях делал выбор между легальным действием и восстанием. Отдавая жизнь за родину, понимая невозможность личного счастья, если его нет в отчизне, он не выступает, однако, как гармоническая личность, свой путь борьбы называет «ужасным» и в конечном счете оказывается борцом, сражающимся за народ, но без народа: он обречен быть жертвой и, проложив путь грядущему мстителю, не увидит плодов своего подвига.