Том 6. Литература первой половины XIX в.

Если в последней четверти XVIII и первом десятилетии XIX в. в формирующейся литературе преобладали рационально — просветительские, классицистические тенденции, а в поэзии также отзвуки рококо, то теперь она все более насыщается элементами предромантизма, хотя и прежние формы художественного мышления далеко не сходят на нет, как бы сливаясь с новыми элементами. Вместе с тем само Просвещение понимается теперь все больше как национальное просвещение, национально — просветительская деятельность в первую очередь. В художественном сознании возрастает роль сенсуалистского начала, патриотического чувства, экспрессии. Возникает культ «национального духа», национального языка, национальной истории, славянского фольклора. В поле зрения литературы оказываются прежде всего национально значимые темы, национальные аспекты и связи явлений. Типично обращение литературы к событиям борьбы за свободу родины, романтизация национально — этнографических особенностей отечественной жизни.

Утверждение национальной идеи при слабости реальных сил, способных противодействовать иноземному гнету, приобретало характер мечты, выливаясь в апелляцию к таким историческим доводам, как былая независимость, к примерам национального развития других славянских народов, прежде всего русского; в обращение к фольклору, в котором поэты открывали «бессмертный дух» народа, оригинальность национальной психологии и эстетического мировосприятия. Просветительские тенденции этой литературы выражались, в частности, в том, что либеральные идеалы естественного права, равенства и общественной гармонии воплощаются в опоэтизированных картинах славянской старины и народной жизни (создаваемых зачастую по мотивам фольклора).

Стремление к синтезу национальных начал получило выражение и в характерных типах произведений этого времени, нередко тяготеющих по форме к крупным героико — эпическим и одическим жанрам или стихотворным циклам на фольклорной основе.

В условиях, когда заметно сказывались последствия сильного ослабления отечественной литературной традиции в предшествующие столетия, едва не зачахшей в результате иноземного гнета, особое значение для развития национальной литературы имело освоение народного творчества. В 10–20‑е годы литература пережила целую полосу фольклоризации художественного мышления. Во многом из народного творчества она черпала и художественные формы, и образный строй, и национальный колорит, усваивала искусство предметно — чувственного художественного образа, преодолевая некоторую односторонность рассудочно — логизированного строя предшествующей письменности. Фольклор помогал созданию национальных типов и образов героев взамен образов анакреонтической лирики, которая на первом этапе национального возрождения оказывала заметное влияние на формирование светской поэзии. Фольклор нередко ставился в это вреся даже выше индивидуального литературного творчества. Все это породило не только широкий интерес как к отечественному, так и общеславянскому народному творчеству, не только активную деятельность по собиранию и изданию произведений фольклора (В. Ганка, Фр. Л. Челаковский, позднее — К. Я. Эрбен), но и дух соревнования с ним. Своеобразие этого явления на чешской почве (в отличие от аналогичных явлений, например, в болгарской литературе) выражалось в том, что на этом этапе еще редко встречалось спонтанное творчество по мотивам фольклора. Произведения обычно рождались в результате тщательного филологического изучения источников, были опосредованы в сознании автора рационалистической концепцией.

К числу наиболее значительных произведений формирующейся национальной литературы, которые демонстрируют отказ от анакреонтики и бидермайера, относятся так называемые Краледворская и Зеленогорская рукописи, созданные В. Ганкой (1791–1861) и Й. Линдой (1789–1834) в 1817 и 1818 гг. и представляющие собой искусную литературную мистификацию. Авторы стилизовали свои произведения под древние поэтические сказания, переписали их на пергамент и сочинили историю обнаружения (мистификация была раскрыта только в 80‑х годах XIX в.). Рукописи состоят из нескольких десятков эпических и лирических произведений. Некоторые из них приближаются по типу к жанру поэмы. Опираясь на чешские исторические хроники, русскую и сербскую народную поэзию, сочинения далматинского поэта XVIII в. А. Качича — Миошича, на творчество Хераскова, Карамзина, а также на русский перевод «Песен Оссиана» (1792), Ганка и Линда создали в лучших произведениях рукописей высокохудожественный синтез. Дух национального самоутверждения отразился в героико — эпических повествованиях о борьбе чехов с чужеземными захватчиками, в образах героев — воителей, в романтизированных картинах древнечешского государства с развитыми правовыми нормами, в образе мудрой правительницы Либуше.

Важную роль в чешской общественной жизни и в литературе эпохи национального возрождения играло сознание родства и общности славянских народов и их культуры, идея славянской взаимности — иными словами, идея сплочения и единения славянских народов. Приобретавшая у разных писателей различные идеологические оттенки, в целом эта идея служила существенной моральной опорой в борьбе за национальное самоутверждение. Характерная для всей чешской литературы первых десятилетий XIX в., наиболее полное выражение идея славянской взаимности получила в творчестве Яна Коллара (см. о нем также в главе «Словацкая литература» настоящего издания).

Словак, писавший на чешском языке, Коллар (1793–1852) стал одновременно поэтом двух братских народов. Уже ранние сонеты, элегии, поэтические афоризмы Коллара, частью включенные в сборник «Стихотворения» (1821), а частью ходившие в списках, несли в себе страстный протест против национального гнета, поднимавшийся до революционного звучания (стихотворение «Патриот» и др.). Главное произведение Коллара — поэма «Дочь Славы» (основные редакции — 1824 и 1832 гг.), состоящая из нескольких сот сонетов. Просветительско — рационалистические убеждения слились в этом произведении с романтической мечтой. В центре поэмы — образ возлюбленной поэта, перерастающий постепенно в обобщенный образ славянки, дочери мифической богини Славы, покровительницы славянских народов, которая ведет поэта в его мысленном путешествии по славянским землям и в глубь истории славян, в ад и рай. Автор как бы обозревает в поэме прошлое славян и стремится прозреть будущее. Интонация одического воспевания деяний предков сливается с элегической тональностью, когда автор скорбит о вымерших и вымирающих под натиском германизации славянских племенах. Содержание поэмы во многом определяется тем, что поэт как бы соотносит преступления, совершенные иноземными захватчиками по отношению к славянам, с идеалами гуманности и просвещенности, с мечтой о свободе. Фантастические картины ада и рая — своего рода суд над историей. В ад поэт помещает алчных завоевателей и гонителей славянской культуры, в рай — героев славянской истории, выдающихся культурных деятелей, друзей славян. Основной пафос поэмы заключен в призыве к братскому единению славянских народов, которое, по мысли автора, должно привести их к свободе и к осуществлению идеалов человечности. Речь шла не о политическом — по крайней мере, вначале, — а о культурном сплочении. Национальное чувство не заслоняло у Коллара общечеловеческих идеалов. «Нацию почитай единственно как сосуд человечности, — писал он. — Пусть имя „славянин“ звучит как синоним слова „человек“». Идее славянской взаимности у Коллара во многом свойственны черты национальной утопии. Не проходя и мимо противоречий в отношениях между славянскими странами (образ Польши — «козленка», растерзанного «тремя державными орлами»), выступая против феодального гнета, поэт в то же время живет мечтой, что победит идея и человечности, и национального братства.