Том 6. Литература первой половины XIX в.

Эпиграфом к «Песне изгнания» взята строфа знаменитой песни Миньоны из «Вильгельма Мейстера» Гёте. Автор «Песни изгнания» тоже мечтает отправиться в прекрасную далекую страну. Но это не Италия, не идеал классической гармонии и не чистая греза, противостоящая реальному миру, а его собственная родина — и она прекраснее всего мира. «В нашем небе больше звезд, в наших лугах больше цветов», — чувство поэта чарует именно наивной непосредственностью. Характерно и переосмысление биографического факта: Гонсальвес Диас вовсе не был изгнанником, он (как ранее Гонсальвес де Магальяэнс) учился в Европе, но для бразильского романтического сознания всякая разлука с родиной — изгнание.

Почти одновременно с линией лирической, линией субъективного переживания национального чувства в бразильском романтизме возникает и линия бытоописательная. Взгляд художника обращен вовне личности, изобразительное превалирует над выразительным. Особенности жизни в молодой, только устраивающейся стране, причудливые сочетания разных этнических элементов в обычаях и нравах — все это приковывает глаз художника. Бытоописание рождается из интереса романтиков ко всему специфически национальному, к традиции и фольклору. Для бразильского бытоописания специфична комическая либо сентиментальная окраска, а чаще — то и другое вместе. Писатель подмечает смешные, даже нелепые стороны жизни своего народа, но и любуется этой жизнью, как любуются детскими забавами.

Возникновение бытописания связано с борьбой за национальный театр, в которой приняли участие и Гонсальвес де Магальяэнс, и другие члены группы «Нитерой». Борьба увенчалась успехом: с 1837 г. начали действовать два национальных театра, которым правительство в качестве материальной поддержки уступило доходы от лотереи. Важную часть репертуара составили одноактные комедии Луиса Карлоса Мартинса Пены (1815–1848): «Мировой судья в деревне», «Семейство на празднике в деревне», «Англичанин — машинист», «Иуда для пасхальной процессии» и множество других. Мартинс Пена написал также несколько драм в стиле драм Гюго, но его слава связана исключительно с бытописательной комедией.

Сюжеты маленьких пьес Мартинса Пены, колеблющихся между комедией нравов и фарсом, бесхитростны и традиционны: поиски удачной партии для женитьбы или замужества, соперничество двух девушек — скромницы и ветреной кокетки, борьба чувства с расчетом и т. п. Много фарсовой путаницы, суматохи, переодеваний, подслушиваний, внезапных появлений и т. п. Любовная интрига, однако, составляет наименее существенное в мире Мартинса Пены. Главное — среда, от которой зависит участь влюбленных. А среда — это бесчисленные сцены народных праздников и обычаев: пасхальных процессий, праздников Святого духа и святого Жоана, торжественных деревенских обедов, гуляний и т. п. Среда — это галерея социальных типов: от плантатора — фазендейро до фальшивомонетчика. Мартинс Пена резко критичен по отношению ко многим социальным нововведениям: только что учрежденные правительством мировые суды в деревне превращаются в фарс из — за невежества и тупости судей, офицеры и капралы Национальной гвардии используют свои чины для откровенного шантажа и вымогательства, в столице уже образовался слой нового чиновничества, гордящегося своим прогрессизмом, а на самом деле раболепно подражающего придворной аристократии и т. д. Некоторые персонажи (например, энергичный коммерсант из пьесы «Сертанец в столице») прямо критикуют правительство как ответственное за отсталость и невежество бразильского народа. Но социальный критицизм Мартинса Пены не переходит в горечь разочарования, в тотальное отвержение бразильского общества. Драматург сохраняет нежность к этому еще плохо устроенному, плохо управляемому, но такому естественному и красочному миру.

Огромный по своему времени успех (восемь изданий при жизни автора) имел и первый бразильский бытописательный роман «Смуглянка» (1844) Жоакима Мануэла де Маседо (1820–1882). За ним последовали «Белокурый юноша» (1845), «Две любви» (1848), «Роза» (1849) и десятки других произведений этого плодовитого и популярного прозаика. Маседо тяготеет к сентиментальному бытописанию, в его стиле уловимы самые разнообразные реминисценции — от португальской ренессансной пасторали до Жорж Санд. Действие романов Маседо происходит в столице, на шумных улицах, в салонах и скромных гостиных, на студенческих пирушках и семейных балах. Герой — обычно студент, приехавший из провинции и хранящий трогательную верность детской любви. Маседо не лишен и критицизма, но сосредоточен главным образом на пороках семейного и бытового устройства: аристократические претензии, семейный деспотизм, погоня за женихами, капризы и невежественное простодушие светских дам, шарлатанство модных врачей и так далее.

Маседо посчастливилось создать образ, ставший одним из архетипов бразильской литературы, заново воссозданный чуть ли не каждым следующим поколением бразильских писателей. Это смуглянка Каролина из его первого романа, воскресающая под разными именами во всех книгах Маседо, — воплощение бразильского типа женщины. Чернокосая, с зелеными глазами, неправильными чертами, но бесконечной грацией — именно такой она отныне будет представляться художникам XIX и XX вв. Немного загадочная и лукавая, чувственная и кажущаяся ветреной, но умеющая любить и добиваться своего, смуглянка Маседо еще только эскиз, силуэт женского типа, но силуэт пленительный. Само прозвище Каролины — смуглянка — вошло с тех пор в литературный и домашний обиход.

Маседо выпустил также исторический роман «Женщины под мантильей», живописующий нравы колониального Рио — де — Жанейро и весьма резко критикующий злоупотребления португальской администрации 60‑х годов XVIII в. Сюжет романа строится на разоблачении преступлений фаворита одного из вице — королей Бразилии. Роман насыщен описаниями праздников и обычаев, обширными цитатами из народных антипортугальских сатирических куплетов.

К концу 40‑х годов XIX в. бразильская литература уже нащупала свой путь к достижению национальной самобытности. Национальная самобытность — ведущая идея литературы — вовсе не исключала критического отношения к современной бразильской действительности. Национальная самобытность требует не риторических восхвалений, а глубокой поглощенности художника национальной стихией, выявлением ее оригинальности и ее внутренних сил. Эту задачу бразильскому искусству предстояло решить в следующие десятилетия.