Том 5. Литература XVIII в.

Творчество Карло Гоцци началось литературными памфлетами, высмеивающими просветительскую реформу итальянского театра, осуществлявшуюся в 50‑е годы Гольдони («Комический театр в трактире Пилигрима в руках у академиков Гранеллесков», «Тартана влияния на 1756 високосный год»). Затем К. Гоцци сам обратился к драматургии. 25 января 1761 г. труппа актеров комедии масок, возглавляемая Антонио Сакки, поставила в Венеции по сценарию К. Гоцци импровизированный спектакль «Любовь к трем апельсинам», имевший грандиозный успех. В сюжетную схему итальянской народной сказки Гоцци ввел традиционные венецианские маски, откровенные буффонады которых служили остроумному пародированию стиля комедий Кьяри, а также Гольдони, которого Гоцци справедливо считал своим главным идейным противником. По словам Гоцци, в «Трех апельсинах» он ставил своей задачей «высмеять «Перекресток», «Кухарок», «Кьоджинские перепалки» и многие другие плебейские и тривиальные произведения». Однако значение спектакля оказалось намного шире пародии. «Любовь к трем апельсинам» положила начало новому драматическому жанру — театральной сказке (фьябе), которая в течение ряда лет успешно разрабатывалась К. Гоцци в тесном содружестве с труппой А. Сакки.

После целиком импровизированного спектакля «Любовь к трем апельсинам» (о нем можно судить лишь на основе авторского «разбора по воспоминаниям», являющегося блистательным, но чисто литературным произведением) Гоцци создал трагикомические сказки «Ворон» (1761) и «Король — олень» (1762), написанные почти целиком торжественным, архаическим стихом, придавшим пьесам известную высокопарность. Маски в театральных сказках присутствовали, но импровизация была почти так же ограниченна, как в комедиях Гольдони. Гоцци старался не только развлекать своих зрителей шутками Труффальдино, но и внушать им свои представления о добре, правде и справедливости, носителями которых во фьябах выступали главным образом «высокие», царственные персонажи. В «Короле — олене» Гоцци коснулся даже политической темы, нередко становившейся в XVIII столетии предметом философских дискуссий. По его замыслу, эта театральная сказка должна была стать «аллегорическим зеркалом, изображающим тех монархов, которые, слепо доверяясь своим министрам, сами превращаются в чудовищные фигуры».

В 1762 г. Гоцци поставил свою лучшую пьесу — «Турандот». Широко использовав в ней поэтику народной сказки, он отказался, однако, от волшебных превращений и создал если не реалистические, то во всяком случае глубоко человеческие характеры. В такой же манере были написаны «Счастливые нищие». Однако в «Зобеиде», «Женщине — змее», «Синем чудовище», «Дзеиме, царе джинов» и «Зеленой птичке» Гоцци опять вернулся к сказочной фантастике, выводя на сцену говорящие статуи, злых и добрых волшебников, очарованных принцесс и т. п. Особенно интересна последняя из этих фьяб, в которой метко, ехидно, но весело высмеивается просветительская теория «разумного эгоизма», защитником которой в пьесе выступает тупой, самодовольный и достаточно зловещий Труффальдино.

Гоцци не был эстетом и никогда не стремился к той поэзии «чистой радости», которую в XX в. находили у него некоторые литературоведы. Подобно просветителям, он наполнял свои фьябы «строгой моралью и сильными страстями». Но мораль эта носила ярко выраженный антипросветительский характер. Впрочем, консерватизм идейных установок Гоцци в значительной мере нейтрализовался подлинно народным оптимизмом, врывавшимся в его театральные сказки из того в конечном итоге фольклорного материала, который составлял их сюжетную основу. Вот почему автору «Зеленой птички» удавалось не только пародировать действительно смехотворные стороны современного ему метафизического материализма, но и создавать высокопоэтические образы — умной, свободолюбивой девушки, мужественно борющейся за свое счастье (Турандот), верной, любящей жены («Король — олень», «Женщина — змея»), благородного юноши, братская любовь и дружба которого выдерживает самые страшные испытания («Ворон») и т. д. Именно прославление духовной силы, великодушия и благородства в сочетании с яркой театральностью обеспечило фьябам Гоцци огромный, хотя и непродолжительный успех не только у аристократического, но и у народного зрителя Венеции.

По своему художественному стилю театральные сказки К. Гоцци близки не столько аркадскому рококо, сколько запоздалому барокко. Для них характерны резко контрастные сочетания — светлого и темного, доброго и злого, высокой патетики героических персонажей, изъясняющихся архаическими стихами, и площадной буффонады, носителями которой являются Труффальдино, Панталоне, Бригелла, Тарталья, говорящие на венецианском диалекте.

В еще большей мере тяготение Гоцци к поэтике барокко проявилось в тех драматических произведениях, к которым он обратился после того, как жанр фьябы исчерпал себя и перестал пользоваться успехом у венецианцев. Это были трагикомедии плаща и шпаги, с масками, в которых возродилась «итало — испанская» драматургия XVII в. Такого рода пьес Гоцци написал довольно много. Наиболее интересны «Женщина, истинно любящая» (1771), «Принцесса — философ» (1772), «Любовное зелье» (1776).

В 1782 г. А. Сакки распустил свою труппу, и Гоцци прекратил всякую работу для театра. Последним его произведением стали «Бесполезные воспоминания» (1797). В них Гоцци еще раз свел счеты со своими врагами и нарисовал очень красочную картину жизни и быта, главным образом театрального, современной ему Венеции.

В Италии Гоцци был скоро и полностью забыт. Но его сказки уже в конце XVIII в. вызвали интерес в Германии — сперва у Гете и Шиллера, который перевел для Веймарского театра «Турандот», а затем у романтиков (Л. Тик, братья Шлегели). Великим почитателем К. Гоцци был Э. Т. А. Гофман, давший оригинальную трактовку сказки «Любовь к трем апельсинам» и проницательно предугадавший, что новую жизнь фантастика фьяб обретет на сцене кукольного театра. В России К. Гоцци ценил Н. А. Островский, считавший, что создатель «пьес из народных сказок» «стоит наряду с Мольером и прочими великими поэтами». Немалый интерес вызвали сказки Гоцци в советское время (Е. Б. Вахтангов, С. С. Прокофьев, С. В. Образцов).

Просветители Милана были не только писателями, но и социальными реформаторами. Их интересовали не столько философские или экономические концепции сами по себе, сколько возможности их практического применения и распространения. В Милане такие возможности были несравненно шире, чем в Неаполе и в большинстве итальянских государств. Развитие капиталистических отношений затронуло здесь не только сельское хозяйство, но и промышленность, что способствовало формированию относительно сильной, активной и многочисленной буржуазии. Зависимая от Австрии Ломбардия стала в XVIII в. самой передовой областью Италии не только в экономическом, но и в общественном отношении.