Том 5. Литература XVIII в.

В развитии английской общественной мысли и литературы уже в последнем десятилетии XVII в. происходит существенный перелом. Менее двадцати лет отделяет трагедию Мильтона «Самсон — борец» (1671) от появления «Опыта о человеческом разуме» (1690) Локка. Но между ними пролегает исторический рубеж.

Мильтон, обратившись к древнему библейскому преданию, с непреходящей силой выразил и великие устремления английского революционного народа, и крушение его надежд. Его трагедия как бы подводила итоги целому периоду английской истории, за которым последовала Реставрация. Компромиссный государственный переворот 1688–1689 гг., свергнув Стюартов, укрепил власть за аристократической олигархией и финансовым капиталом и, казалось, положил конец политической активности народа, еще недавно, в 40‑х годах XVII в., в годы «Великого мятежа», вершившего с оружием в руках историю страны. Начало нового периода в развитии буржуазной Англии резко обозначилось не только в политике и экономике, но и в области культуры. Как писал Маркс, «Кромвель и английский народ воспользовались для своей буржуазной революции языком, страстями и иллюзиями, заимствованными из Ветхого Завета. Когда же действительная цель была достигнута, когда буржуазное преобразование английского общества совершилось, Локк вытеснил пророка Аввакума» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2‑е изд., т. 8, с. 120).

Труды Джона Локка (1632–1704) действительно возвещают новый период в развитии английской и — шире — европейской общественной мысли. Они сыграли огромную роль и в подготовке эстетики английского Просвещения, хотя Локк не занимался специально эстетическими проблемами, затрагивая их лишь мимоходом в своих капитальных философских сочинениях. Но его «Опыт о человеческом разуме» (1690), «Мысли о воспитании» (1693) и другие труды предопределили чуть ли не на целое столетие взгляды писателей — просветителей на человеческую природу, на возможности, заложенные в человеке, и условия их развития, на человеческое сознание и его отношение к миру.

Философские взгляды Локка были противоречивы. Отрицая существование «врожденных идей», он считал единственным источником познания чувственный опыт. Душа человека, утверждал он, подобна листу белой бумаги, на котором опыт пишет свои письмена. Сенсуализм Локка расчищал дорогу материализму таких просветителей, как Дидро. Сам он, однако, останавливался на полдороге, считая, что человеческое сознание правильно постигает «первичные» качества материальных предметов, объективно им присущие и могущие быть измеренными механическим путем. Что же касается «вторичных» качеств (цвета, звука, вкуса, тепла или холода и т. д.), то Локк сомневался в том, что они объективно присущи окружающим нас предметам, и склонен был допускать, что они существуют лишь в субъективных ощущениях воспринимающего их человека. Это одно из характерных проявлений непоследовательности философского учения Локка, который, смело выступив против богословской схоластики своего времени, в защиту пытливого человеческого разума, все же не порвал окончательно с идеализмом и религией. В «Материализме и эмпириокритицизме» В. И. Ленин показал, к каким противоположным философским выводам можно было прийти, исходя из сенсуализма Локка: «И Беркли и Дидро вышли из Локка» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 18, с. 127).

Однако влияние Беркли, а затем Юма, идеалистически истолковавших теорию Локка, сказалось в английской художественной литературе заметным образом значительно позже, в период кризиса Просвещения и в период романтизма. Тем временем в английской философии успешно развивалась и противоположная трактовка наследия Локка. Можно сказать, что писатели английского Просвещения по — своему, оперируя не столько отвлеченными понятиями, сколько живыми образами, приняли самое деятельное участие в разрушении теологических границ сенсуализма Локка, что отразилось и в их эстетике, и в художественном творчестве. Английская художественная литература эпохи Просвещения не порывала с религией и господствующей церковью так демонстративно и открыто, как французские материалисты — просветители. Но фактически, каковы бы ни были ее компромиссы с религией, в ней преобладает стихийно — материалистическая жажда познания и человека, и окружающего его земного, чувственно постижимого мира. Любознательность, открытость всем впечатлениям бытия, глубокое убеждение в достоинстве человека и в действенности его разума — таковы существенные предпосылки просветительской эстетики, восходящие в конечном счете к учению Локка. Как говорит Маркс, «Локк обосновал философию bon sens, здравого человеческого смысла, т. е. сказал косвенным образом, что не может быть философии, отличной от рассудка, опирающегося на показания здоровых человеческих чувств» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2‑е изд., т. 2, с. 144). Именно эти «здоровые человеческие чувства» и «опирающийся на них рассудок» и составляют главный предмет изображения в литературе, связанной с движением Просвещения, хотя в понимании и освещении их обнаруживаются не только различные оттенки, но и зачастую серьезнейшие разногласия.

Можно без преувеличения сказать, что для писателей — просветителей, начиная с Попа и кончая Стерном (как бы фамильярно ни подшучивал он над Локком), «Опыт о человеческом разуме» оставался настольной книгой. Ссылки на Локка, даже цитаты из его работ, нередко можно встретить как в серьезном, так и в юмористическом контексте, и в стихах, и в романах английских писателей XVIII в. Но еще важнее то, что самим духом своего творчества они во многом обязаны его учению. К Локку восходит и внимание ко всем подробностям чувственного опыта (входящее важной особенностью в национальный облик формирующегося уже в начале XVIII в. английского просветительского реализма); а вместе с тем и пристальный интерес к самим законам человеческого мышления, своего рода эстетическое восприятие самого процесса рассуждения, что по — разному проявляется и у Свифта, и у Попа, и у Филдинга, и у Стерна…

«Мысли о воспитании» Локка оказали на просветительскую литературу в Англии, да и за ее пределами, не меньшее воздействие, чем «Опыт о человеческом разуме». Локк решительно выступил против схоластики и догматизма в обучении юношества. Главная задача воспитания — подготовить человека к разумной практической деятельности в обществе. «Ученый шум и пыль хронологов нужно целиком оставить в стороне», — замечает он, снова и снова напоминая, что «уменье правильно судить о людях и разумно вести с ними дела полезнее, чем уметь говорить по — гречески и по — латыни или вести аргументацию посредством модусов или фигур». Как бы предваряя классическую ситуацию многих просветительских романов XVIII в., он рисует живую картину бедствий, которые неминуемо постигнут юношу, воспитанного в неведении темных сторон жизни: «Такой взрослый птенец, лишь только он появится со всей степенностью, вынесенной из родного гнезда, непременно привлечет к себе взоры и крики всего городского птичника, где найдется и немало хищных птиц, готовых немедленно броситься в погоню за ним».