Том 5. Литература XVIII в.

Белорусская лирика была тесно связана с украинской и польской любовной поэзией, часто попадала в русские рукописные сборники. В стихах — песнях слышатся отзвуки различных политических событий, освободительных войн украинского народа («Не печалься, девонька, что я иду на Украину»). По своим художественным достоинствам и массовости любовная лирика — наиболее интересное явление белорусской поэзии того периода.

В первой половине XVIII в. успешно развивалась также юмористическая и сатирическая поэзия, принадлежащая к «низкому», полуфольклорному слою барочной литературы: «Собрание птиц», «Птичьи ссоры и суд над вороном», «Военный поход грибов», «Описание птичьей хвори» и др. В аллегорической форме в них повествуется о нелегкой жизни простого человека.

В сатирических произведениях осуждалась жадность и жестокость магнатов (стихотворение на смерть гетмана А. Сенявского), невежество и нечистоплотность духовенства («Разговор одного митрополита со слонимским протопопом»), пьянство («Про хмель»). Комические черты современников порой гиперболизировались до гротеска. Юмористическая и сатирическая поэзия пользовалась большой популярностью, бытовала в народе наряду с фольклорными произведениями.

Пародийно — сатирические произведения, оппозиционные к литературе господствующих классов, принадлежали уже к новой литературной традиции. Подделки, плоды мистификации сознательно выдавались за церковные проповеди, сеймовые речи или деловые послания. Пародируя Библию, эти произведения объективно были направлены против идеологии Контрреформации.

Значительными памятниками пародийно — сатирической прозы являются «Речь русина», «Вторая речь русина» и «Русская схизматическая проповедь», возникшие примерно в середине XVIII в. Парадоксальность, орнаментальная цветистость свидетельствуют о барочных истоках этих произведений. В «Речи русина» мир аллегорически сравнивается с жерновами, куда бог, будто зерно, засыпает людей. «Вторая речь русина» построена по канонам церковной проповеди. Но традиционный евангельский сюжет наполнен актуальным содержанием. Пастырям, утверждается здесь, надо бояться не столько волков, сколько солдат, грабящих всех на своем пути. Автор предлагает исходить не из суеверий, а из собственного опыта: «Не всегда нужно доверять ушам, которым сладко поют ангелы — подхалимы, надо и собственным оком посмотреть, если хочешь правду узнать». В «Русской схизматической проповеди», возникшей, вероятнее всего, на Витебщине, местные феодалы показаны ханжами, блудливыми людьми. Им противопоставляется Петр I, завоевавший бессмертную славу полезными деяниями.

Белорусская драматургия периода барокко была представлена интермедийными вставками к польским драмам, которые ставились на сценах иезуитских школьных театров (Гродно, Полоцк, Новогрудок, Витебск и др.). Эти драмы создавались преподавателями поэтики и риторики с утилитарно — дидактическими целями — содействовать воспитанию христианских добродетелей и распространению «хорошего вкуса». Реальное здесь сочеталось со сверхъестественным («Житие святых Бориса и Глеба»). В драмах — моралите чаще всего действовали абстрактные воплощения Добра и Зла. Иное дело — комические интермедийные вставки, писавшиеся по — белорусски местными школярами. В отличие от драм их сюжеты брались из повседневной жизни, бродячих анекдотов, произведений иноязычной литературы (интермедия «Игра фортуны», например, представляет собой переделку польской комедии П. Барыки «Мужик — король»). Этнографически достоверно переданы в интермедиях реалии крестьянской жизни. Так, в интермедии «Крестьянин, ученик» главный герой жалуется, что все деньги у него «забрали урядники», урядник же «рассудит все дело вожжами». При крепостном строе мужику холодно и голодно, приходится «в кулак трубить», когда «детки дома зубами звонят».

Возникнув в XVII в., белорусская интермедия в первой половине XVIII в. претерпевает значительную эволюцию: она приобретает самостоятельный характер, становится независимой от содержания самой драмы. Изменяется и главный герой. Если в иезуитских сценках XVII в. невежественный и неуклюжий белорусский мужик был преимущественно объектом насмешек и нравоучений, то в интермедиях «Литератор, крестьянин, Самохвальский», «Крестьянин, ученик», «Крестьянин и ученик — беглец», содержавшихся в Ковенском сборнике (ок. 1730 г.), он выступает как победитель в единоборстве с господами и школярами. Герой получает собственное имя и индивидуальный характер. Его речь образна, насыщена народными оборотами и поговорками.

Постепенно совершенствуется структура и сценическая форма интермедий, появляется тенденция к перерастанию интермедии в комедию («Вакханалия», 1725). Возникшие на перекрестке профессиональной литературы и фольклора школьные комические игралища имели большое значение в развитии белорусской литературы. Благодаря им в качестве не только главного, но и положительного героя впервые на сцене появился крестьянин. (От иезуитского школьного театра сохранилось около двадцати белорусских и польско — белорусских сценок.)

Несмотря на неблагоприятные условия, белорусская литература сделала в первой половине XVIII в. определенный шаг вперед. Из письменности выделялось собственно художественное творчество, повысился интерес к народной жизни.

В несколько иных условиях протекало развитие белорусской литературы во второй половине XVIII в. Затяжной экономический и идеологический кризис сменился некоторым оживлением. Тон в общественной мысли, в публицистике начали задавать реформаторы (И. Хрептович, М. Бутримович, М. Карпович, И. Еленский), многие философы Белоруссии стали поборниками идей Просвещения (М. Почобут — Одляницкий, Б. Добшевич, А. Довгирд и др.). Постепенно средневековая схоластика и обскурантизм времен Контрреформации уступали место религиозному скептицизму и рационализму. Расширялась сеть светских школ, типографий, значительного подъема достигло театральное (придворные театры), декоративно — прикладное (например, знаменитые слуцкие пояса и уречское стекло) и изобразительное искусство. В 1772–1795 гг. земли Белоруссии вошли в состав Российской империи, что создало благоприятные условия для дальнейшего экономического и духовного развития, проникновения сюда произведений русской классики (Ломоносова, Державина, Радищева).

Белорусская литература второй половины XVIII в. испытала влияние польского, русского и западноевропейского Просвещения. Она все решительнее освобождалась от средневековых канонов, становилась все более светской. Однако часто новые идеи отчетливее всего проявлялись не в собственно белорусской литературе, а в многоязычной литературе Белоруссии (польские произведения А. Нарушевича, И. Быковского, Т. Глинской, И. Ляхницкого, русские оды И. Сокольского, И. Голеневского, латинская поэзия М. Корицкого). С середины XVIII в. барокко утратило свое значение. Литература и искусство Белоруссии стали все больше следовать канонам классицизма и сентиментализма, проникавшим сюда преимущественно при посредничестве польской литературы. Нормативная эстетика классицизма оказала на белорусскую литературу двойственное воздействие: стимулировала развитие одних видов и жанров и замедлила или приостановила развитие других (дидактическая поэзия, любовная лирика, пародийная проза). Просторечье, каковым считался белорусский язык, признавалось пригодным лишь для низких, комических жанров, для выражения же высокого — эпического или трагического содержания употреблялись польский или латинский языки.