Том 5. Литература XVIII в.

Отношение авторов письменной литературы к народному творчеству двойственно. И ортодоксальный протестантизм, и пиетизм отвергали фольклор как недостойные потехи и пережиток язычества. Г. Ф. Стендер стремился своими собственными сочинениями вытеснить народные песни из крестьянского быта. Однако он же публиковал латышский фольклор как этнографическую и языковую ценность, а в отдельных случаях сам пользовался элементами фольклорной поэтики. Устное народное творчество (главным образом изречения) широко использовалось в языковедческих трудах литераторов Малой Литвы. Во «Временах года» Донелайтиса недоброжелательному отзыву о народных песнях, идущему от этических установок пиетизма, противостоят связи с фольклором на уровне мировосприятия и фразеологии.

Поэма Донелайтиса выступает на фоне литературы XVIII в. как выдающийся памятник художественного слова и воплощение идеологии патриархального крестьянства. Литовский крепостной крестьянин (бурас) здесь не только объект и адресат изображения, но и носитель главных идеологических и эстетических ценностей. Автор и персонажи выступают от имени коллектива, сплоченного общей судьбой, горем, заботами, взаимной зависимостью. Предметом изображения является жизнь бураса — его повседневные заботы и радости, постоянство природного и аграрного циклов. Закрытому, статичному миру патриархальной общины противопоставляется среда поместного дворянства. С точки зрения угнетаемого крестьянина раскрывается непримиримый классовый антагонизм. Высмеивается образ жизни помещиков, их мораль и поведение. Автор поэмы пробуждает чувства социального и национального достоинства бурасов, провозглашает идею природного равенства всех людей. Во «Временах года» личность крепостного крестьянина впервые выступает как мера человеческой жизни.

Идейная позиция Донелайтиса определяет художественное своеобразие поэмы. Характерная для эпохи классицизма ориентация на античную литературу, торжественный гекзаметр здесь своеобразно сочетается со стихией народной речи. Как и в разговорной речи, здесь сливаются грубоватость и нежность, вещи называются своими именами, демонстративно отвергаются эвфемизмы. Пользуясь народными изречениями, Донелайтис тяготеет к низкому стилю фольклорной речи, к поэтике «низа», «тела», материальности. В поэме дает себя знать связь с архаичными формами сознания — в унаследованных от фольклора архетипах, в структуре художественного пространства и времени. Конкретной языковой образностью поэма Донелайтиса оказала плодотворное влияние на становление и развитие реализма в литовской литературе.

В отличие от «Времен года» точка зрения народа на главные вопросы эпохи во многих других памятниках прибалтийских литератур XVIII в. не была выражена. Прибалтийское немецкое дворянство, крепко удерживая рычаги просвещения в своих руках, не допускало открытого протеста против социального и национального гнета. Немногочисленные авторы латышского и эстонского происхождения либо отстранялись от активной литературной деятельности, либо были вынуждены придерживаться установленного направления. По мере того как новые социальные сдвиги пробуждают в Прибалтике национально — освободительные движения, прежняя ориентация литературы коренным образом меняется.

Во второй половине XVII в. и в XVIII в. литовская литература продолжала развиваться на территории двух государств — Речи Посполитой, к которой принадлежало Великое княжество Литовское, и Пруссии, в состав которой входила так называемая Малая Литва.

Если в Великом княжестве Литовском в XVI в. наблюдался некоторый подъем в культурной и литературной жизни, то примерно с середины XVII в. положение постепенно меняется. Хотя количество издаваемых литовских книг увеличивалось, однако их художественный и полиграфический уровень ухудшился. Доминировала в этот период также религиозная письменность. Просветительские тенденции проявились в деятельности так называемой Эдукационной комиссии (1773–1794), но первые признаки нового культурного и литературного подъема стали ощущаться здесь лишь в самом конце XVIII в.

В Восточной Пруссии известную роль в развитии литературы сыграли семинары литовского языка, предназначавшиеся для будущих сельских пасторов, организованные в Кенигсбергском (с 1723 г.) и в Галлеском (1727–1740) университетах. В стране нарастала борьба между ортодоксальным протестантизмом, пиетизмом и рационализмом. Характерный для Восточной Пруссии пиетизм расценивал искусство как «выдумку злого духа» и укреплял в литературе дидактические тенденции.

Соперничество между пиетистами и ортодоксами способствовало подготовке и изданию литовских книг. Популярная в те времена форма общения просвещенных людей, так называемые «застольные беседы», а также первые «нравоучительные еженедельники» поощряли пасторов уделять больше внимания языку, вести литературную переписку, сочинять стихи «на случай». Пасторы, деятельность которых протекала в местностях преимущественно с литовским населением, были вынуждены больше интересоваться литовским языком, понятным народу. М. Мерлин в брошюре «Основной принцип литовского языка» (1706) настаивал на необходимости издания книг религиозного характера на литовском языке. Протестантский архиепископ Й. Квант организовал в Кенигсберге коллективный перевод Библии на литовский язык (1735; 2‑е изд. — 1755 г.), который в языковом отношении значительно превзошел уровень религиозных книг того времени, издававшихся в Великом княжестве Литовском. Успехи в развитии языка отражаются и на сборниках духовных песнопений (например, сб. А. Шимельпенига, 1750). О возможностях литовского языка писал П. Руйгис в «Суждениях о литовском языке» (1747). Появился ряд работ о нормах литовского языка: словари, грамматики. В объемистом незаконченном словаре Й. Бродовскиса (написан примерно в 1740 г.) много народных пословиц и поговорок. Авторы языковедческих сочинений стремились привлечь к ним внимание общественности. Так, например, одно из трех вступлений к словарю К. Милкуса (1800) написал немецкий философ И. Кант, подчеркнувший значение языка литовцев как очень древней народности для уяснения истории миграций европейских народов.

Внимание отдельных деятелей к литовскому языку сочеталось с изучением литовского устного поэтического творчества. От фольклора как источника лексических иллюстраций постепенно подошли к фольклору как искусству, преодолевая господствовавшее в XVIII в. пренебрежительное отношение к устному народному творчеству вообще и к литовскому в частности. В «Суждениях о литовском языке» П. Руйгиса впервые были опубликованы три литовские народные песни, признанные в других странах. «Какое наивное остроумие! Какая очаровательная простота!» — писал Лессинг в 1759 г. и приводил переводы двух этих песен. Гердер в 1779 г. опубликовал переводы уже восьми литовских песен. Одна из них — «Не раз я матушке твердила» — привлекла внимание Гете, включившего ее целиком в свой зингшпиль (пьесу с пением) «Рыбачка» (1782).