Том 5. Литература XVIII в.

Корейская поэзия на родном языке в жанрах сиджо и каса в XV–XVII вв. постоянно находилась в поле зрения образованной части общества. Эти традиции унаследовало и XVIII столетие. Однако в связи с общим подъемом культуры и приобщением к литературной жизни средних и низших слоев, поэзия на родном языке переходит в их руки. Именно литераторы из низших и средних слоев общества в это время собирают поэтические произведения на родном языке, изучают их, издают антологии.

Широкий размах приобретает исполнительская деятельность с целью пропаганды лучших поэтических творений, которую ведут профессиональные певцы и музыканты.

Особую роль в эту пору играет содружество поэтов во главе с Ким Чхонтхэком и Ким Суджаном (1690—?), получившее название «Собрание поэтов на горе Кёнджонсан» («Кёнджонсан кадан»). В него входили Ким Юги, Ким Сонги, Пак Мунык, Тхак Джухан и др. В основном это были люди не служилые, не знатные или занимавшие высокие должности, но оставившие службу ради занятий поэзией, как Ким Чхонтхэк и Ким Суджан. Однако по уровню духовных и литературных запросов члены «Собрания поэтов» не уступали литературной элите. Они исполняли и обсуждали стихотворения, изучали и анализировали произведения прославленных поэтов, корейских авторов древности и современности. Показательно одно из длинных сиджо Ким Суджана:

В этом стихотворении названы имена лучших с точки зрения Ким Суджана мастеров стиха. Из них семь — китайские поэты и один — корейский. Набор имен «лучшей восьмерки» нестандартен: в него не вошли, например, имена великих поэтов эпохи Тан — Ли Бо и Ду Фу, которых было принято называть в числе первых, но оказались включенными Лу Чжун — лянь, Люй Янь, Цзя Сю — фу, творчество которых сравнительно редко привлекало внимание корейцев. Это характеризует Ким Суджана как автора с широким кругозором, достаточно свободного в своих поэтических пристрастиях.

Знаменательным является и обращение к имени Чхве Чхивона (857—?), крупнейшего поэта древности, писавшего на ханмуне, чье поэтическое наследие долгое время оставалось как бы в тени. Оно говорит о переоценке ранней национальной поэтической традиции, в чем сказался дух времени — внимание к собственным культурным корням и уважительное отношение к поэзии на ханмуне.

За исключением Ким Чхонтхэка и Ким Суджана, известных авторов, оставивших после себя до ста и более сиджо и длинных сиджо, остальные участники «Собрания поэтов» снискали популярность прежде всего как профессиональные музыканты, певцы — исполнители и лишь немногие как поэты — творцы, создавшие всего по два — три сиджо. Основная заслуга этого поэтического общества — собирательство и пропаганда корейской поэзии на родном языке. Его лидерам корейская культура обязана появлением двух крупнейших антологий корейской поэзии. В 1727 г. увидели свет «Чхонгу ёнон» («Песни Страны зеленых холмов») Ким Чхонтхэка. В эту антологию вошло около тысячи стихотворений на корейском языке в различных жанрах. В 1763 г. завершил работу над антологией «Хэдон каё» («Песни Страны к востоку от моря») Ким Суджан, включивший в нее около 900 корейских стихотворений.

Деятельность лидеров «Собрания поэтов» оказала большое влияние на корейские поэтические круги. Возможно, в этом же столетии были изданы «Когым кагок» («Напевы древние и новые»), «Тон га сон» («Избранные песни Востока»). Первая антология включает в себя около 300 стихотворений корейских поэтов (на родном языке) и китайских авторов, вторая — более 200 стихотворений на корейском языке. Всего на протяжении XVIII–XIX вв. было создано около десятка различного рода поэтических антологий.

По мнению историков корейской литературы, XVIII в. — это время хождения по торным дорогам, уже проложенным предшественниками, время собирания и издания антологий, однако это столетие выдвинуло ряд поэтов, стихи которых способны украсить любую антологию. Это прежде всего Ким Чхонтхэк и Ким Суджан, Чу Ыйсик и Ким Самхён, Чо Мёнхи и Ли Джонбо, Ким Дусон и др.

Все большее место занимают в поэзии на родном языке длинные сиджо. В них, пожалуй, ярче всего выражено новое мироощущение эпохи. Человек, в силу даосско — буддийских воззрений традиционно ощущавший себя частицей великого и вечного космоса, здесь перестает осознаваться некоей сущностью, лишенной социально — бытовых примет, равно как и — звеном в социальных отношениях «высшего» уровня: государь — подданный. Почувствовав себя свободным, не привязанным ни к какому сверхпорядку, он обращается к чисто человеческому миру. Этот мир, своего рода микрокосм, не так уж велик, но зато центр его — земной человек, радующийся жизни или сетующий на свои житейские незадачи, посмеивающийся и над другими, и над самим собой, метко и зло клеймящий бездельников и дармоедов. И все, что связано с его немудреной жизнью, — любовные интрижки, семейные ссоры, торговля на базаре — отныне важно и достойно быть предметом поэзии. Изменение картины мира, которое привело к рождению веком ранее длинных сиджо, объясняется осознанием в обществе сложности и многообразия материального мира и обычной человеческой жизни. Происходит резкий поворот к конкретному изображению действительности, увеличивается вес бытовой и психологической детали. В поэзию вливается разговорная речь, большое место начинает занимать диалог:

Казалось бы, в длинных сиджо отвергается все, что предшествовало им в поэтической традиции. Однако это не так. Идет обычный процесс переосмысления традиции в новую эпоху. Необычна сама эпоха. В длинных сиджо, если приглядеться внимательней, свободно развиваются самые различные возможности древней поэзии хянга (VI–X вв.), каё периода Корё (X–XIV вв.), сиджо, а также каса. Человек в длинных сиджо активен как личность, ему свойственно стремление к энергичному самоутверждению. И мы узнаем этот импульс: нечто похожее было в хянга и сиджо. Однако здесь утверждает свое человеческое достоинство личность социально приниженная.

Человек в длинных сиджо динамичен, склонен к «перемещениям» («С молодой своей женою поселился я в горах…»), в чем можно усмотреть явное сходство с каё (например, «Зеленые горы»), не говоря уже о каса. К каё восходит также то внимание к любовной тематике, которое занимает в длином сиджо едва ли не центральное место. Лирический герой любовных стихотворений, независимо от того, «он» это или «она», одинаково деятелен, обладает большим чувством юмора, наблюдателен. При этом ему не чуждо стремление взглянуть на себя со стороны именно в тот момент, когда он оказался в смешной ситуации: