Том 5. Литература XVIII в.

Появлялись различные проекты реформ, в том числе «очищения» экзаменационной системы, посредством которой формировался чиновничий аппарат. Ученый Фан Хюи Тю (1782–1840) предлагал провести передел земли, чтобы «каждая пядь земли была распахана, чтобы каждый простолюдин имел поле, чтобы избавить бедноту от голода и нищеты». Ле Куй Дон (1726–1783) и Фам Динь Хо ратовали за развитие ремесел и торговли. Критиковались установления, нравы и обычаи общества, в частности осуждался брак, заключаемый из корыстных побуждений.

В связи с развитием и углублением научных знаний начинается наступление, пока осторожное, на бессмысленное эпигонство и схоластику. Вырабатывается рационалистический взгляд на книги конфуцианского канона как на произведения определенной эпохи, а не как на священные тексты, дающие ответ на вопросы любого времени. Это было характерно и для передовых мыслителей Китая XVII–XVIII вв. Важнейшая мысль, которую выдвигали вьетнамские философы конца XVIII — начала XIX в., — утверждение и обоснование необходимости научного познания и научных исканий. Прямых посягательств на классический канон еще не было, но конфуцианская догматика по существу отвергалась. Фан Хюи Тю писал в начале XIX в.: «Ученый, читая книги, помимо конфуцианских классических книг и династийных историй, должен опрашивать широко, разыскивать вокруг, искать вдали, черпать вблизи, изучать, чтобы прийти к истине, только тогда он будет достоин славы человека широких познаний».

Накопление положительных знаний и утверждение права на оригинальное мышление оказалось тесно связанным с отношением к европейской науке. Ученый и поэт Ле Куй Дон, который в своих трудах первым во Вьетнаме упоминает о России — «Московии», проявлял живой интерес к европейской образованности: «Книги людей Западного океана (т. е. европейцев. — Н. Н.) появились в самое позднее время, мысли их необычны… Они (европейцы. — Н. Н.) многоопытны, в измерениях умелы, потому китайцы всецело в том им доверяют и не смеют их порицать». Относительно доверия китайцев к европейским наукам Ле Куй Дон впадал в некоторое преувеличение, самого его привлекали у европейцев скорее всего точные науки: астрономия, математика, география. Современник ученого Чан Зань Лам писал о Ле Куй Доне, что «не было книги, которую бы он не прочитал, не было вещи, о которой он не прознал бы все».

Ле Куй Дон стремился, не порывая с конфуцианством, обосновать право на усвоение европейских знаний: «Вижу, что рассуждают они (европейцы. — Н. Н.) о географии, земном шаре, горах и холмах, морях и реках, приливах и отливах, о ветрах и дожде в большинстве случаев истинно».

Эта жажда знаний направлялась также на литературу и фольклор. Ле Куй Дон и Фан Хюи Тю создали большие библиографические труды, которые можно рассматривать как первые обзорные работы по истории вьетнамской литературы.

Литераторы XVIII — начала XIX столетия, острее чем когда — либо прежде чувствовавшие свою связь с народным творчеством, записывали произведения фольклора. На рубеже XVIII–XIX вв. во Вьетнаме были сделаны первые записи народных песен. Ле Куй Дон записывал короткие забавные рассказы, причем свои записи он предварял такими рассуждениями: «И книги из деревенской глуши, слова, услышанные на дорогах и в переулках, без робости взяв кисть, приобщаю к записям». Он считал, что «не следует пропускать ни единого слова».

В народном творчестве этого времени усиливались сатирические тенденции, что не всегда нравилось даже передовым мыслителям эпохи. Так, о народном театре тео, в котором широко использовались фольклорные сюжеты и часто исполнялись комические сценки, Ле Куй Дон с нескрываемым неодобрением писал: «Тот, кто шутовством посягает на доброе имя отцов и матерей, именуется комедиантом. Действо, порочащее государя и чиновных особ, — это и есть тео». Известна песня, высмеивающая могущественного в 80‑е годы XVIII в. временщика Хоанг Динь Бао:

Во второй половине XVIII в., как полагают, оформился цикл анекдотов о Высокоученом Куине. Этот персонаж выражал стремление личности к самоутверждению в условиях всеподавляющей деспотии. Его смех — это смех человека, который стоит, низко склонив голову перед всемогущими повелителями (иначе ему эту голову снесет меч палача), и, внешне оказывая знаки почтительности, одновременно умно и дерзко над ними издевается. Герой другого цикла анекдотов, формировавшегося в то время, — Высокоученый Мясник невежествен и глуп, его карьера предстает как результат комических случайностей. Этот, выражаясь словами А. М. Горького, «иронический удачник» давал саркастическую оценку правящих верхов с точки зрения низших социальных слоев.

По — видимому, в XVIII в. возникают также исторические песни, посвященные вождям крестьянских восстаний и имеющие особую обличительную направленность. Герой «Песни о юноше Лиа» произносит инвективу в адрес феодалов:

Изображение героических персонажей, выступающих в защиту поруганной справедливости, равно как и обличительно — сатирические тенденции, свойственные фольклору, — все это нашло преломление и в литературе, развитие которой шло в сложных условиях. Как и в предыдущем веке, вьетнамская литература продолжала развиваться на двух языках: общерегиональном (китайском) литературном языке, который во Вьетнаме назывался ханваном, и на национальном языке с использованием особой иероглифической письменности тьыном. Начиная с конца XVII в. и в XVIII в. произведения, написанные на вьетнамском языке, запрещались. Монархи из меценатов превратились в злобствующих гонителей. Обусловлено это было тем, что в обстановке обострявшихся социальных противоречий литература (особенно произведения на вьетнамском языке) часто становилась рупором неофициальных и, с точки зрения властей, крамольных идей. Литература на родном языке, которая была доступна народу (певцы и сказители доносили эти произведения до неграмотной массы крестьянства), вызывала раздражение у властителей, стремившихся утвердить свою «избранность», свое монопольное положение в области духовной культуры и отгородиться от народа непонятным ему письменным языком ханваном — языком, вообще плохо воспринимаемым на слух. Правители Северного Вьетнама были озабочены тем, чтобы отучить своих подданных от чтения книг на вьетнамском языке, ради этого они не останавливались перед сожжением как ксилографических изданий, так и деревянных досок, с которых они печатались. В те времена бытовал печальной памяти афоризм: «Просторечье — отец неприличия».