Том 4. Литература XVII в.

Но как ни достоен подвиг Адама в изображении поэта, как ни прекрасен человек Мильтона, совершенный физически и стремящийся стать совершенным духовно, мятежник Сатана, дерзко замысливший восстание против Бога, ополчившийся на безличного и елейного «агнца» — сына божия, выдвинулся на первый план, восторжествовал над стоиком Адамом, стал в восприятии многих тысяч читателей подлинным героем эпопеи Мильтона. Традиция боевого публициста революции, пафос автора «Ареопагитики» и «Иконоборца», страсть поэта, делившего со своим народом тревоги гражданской войны и ее триумфы, возобладали над доводами и теодицеями ученого богослова, пытавшегося уверить и себя и других в спасительной роли религиозной дисциплины, в мудрости стоицизма, предписывающего выносить с достоинством, но покорно удары, обрушиваемые на человека провидением божиим, или предопределением, как говорили кальвинистские теологи XVII в. Конечно, ошибочны поиски тех мильтонистов, которые выискивают по крупицам детали поэмы, якобы доказывающие тождество Сатаны с Кромвелем, а бога с королем. Такая расстановка сил в поэме невозможна хотя бы потому, что аристократическое начало воплощено в Сатане, которого Мильтон называет и императором, и султаном, и тираном, и в Боге, при всей художественной неубедительности этого образа, воплощены силы добра и разума. Но нет сомнения в том, что в могучем образе Сатаны отражены страсти и порывы той общественной бури, участником и поэтом которой был Мильтон. Но «первое непослушание» было выражением ложного выбора: поэт стремился объяснить происшедшее в свете кальвинистского учения о свободном выборе, который предоставлен человеку богом.

У кальвинистов в этом учении не было полной ясности. Разрешение свободного выбора парализовалось полновластием провидения. Первый человек имел право свободного выбора, но его грех был предопределен. Принятие свободного выбора оборачивалось трагической неспособностью первого человека сделать этот выбор правильно. Ложный свободный выбор англичан, принявших в 1660 г. дьявольское наваждение Реставрации, отдал их в руки Карла II и «кавалеров». Но это был свободный выбор, и последствия его надо было не просто оплакивать, а осмыслять и пытаться изменить. Свободный выбор был и у мятежного ангела, когда он из приближенного господа бога стал конспиратором, собравшим вокруг себя других недовольных, и во главе их принял на себя угрозу божьего гнева. Два ложных свободных выбора показаны в поэме, но если Адам стремится загладить фатальную ошибку своей жены и свою человеческую слабость, из — за которой он не смог оставить Еву одну под грозой божьего гнева, то Сатана остается нераскаявшимся и в своей решимости, в своей гордости — великолепным против воли поэта.

Сложные противоречия, отразившиеся в замысле поэмы, сказались в ее образной системе. Есть противоречие между ее гигантскими, часто хаотическими картинами и стройной ученой композицией в духе традиции эпопеи Возрождения. Вообще в целом Мильтон выступает в этой поэме во многом как наследник лучших традиций искусства Ренессанса. Царственные и плотски прекрасные образы его людей напоминают о наготе возрожденческой пластики и живописи. Сцены боя между бесовским и небесным воинством, наверное, навеяны некоторыми работами Тинторетто. Демонический Сатана весьма близок к елизаветинским героям, особенно к титанам Марло или к злодеям из пьес Тёрнера и Форда. Вся структура «Потерянного рая» говорит о прямом следовании традициям ренессансного эпоса, опирающегося на вергилиевский канон с его тремя измерениями: небеса — земля — ад. Осознанная классицистическая тенденция становится все яснее по мере приближения к концу поэмы, где она выражена как концепция, а также в изображении человеческой истории, выполненном в духе классицистической стилистики. Но в поэме бушует и другое начало — дерзкий поэтический хаос, связанный с Сатаной и его фантастическим миром, на фоне которого происходят его приключения и развертываются баталии небесных и преисподних сил. Эти гигантские фрагменты поэмы, сильно контрастирующие с эпизодами, разыгрывающимися на пасторальном фоне Эдема, близки к визионерской поэзии барокко и к стилистической сложности и противоречивости прозы Мильтона, что проявляется прежде всего в системе сравнений, посредством которых создан образ Сатаны: он и фрегат, несущийся на всех парусах, и гигантский гриф, размахивающий огромными крыльями, и башня, и сосна, и жаба, и даже пороховой взрыв. Образ Сатаны часто переходит в символ, в эмблему, близкую к эмблематике английских «поэтов — метафизиков» и вообще к тому способу изъяснения поэтическими элементами, который был распространен у поэтов континентального, особенно голландского и немецкого, барокко в религиозной лирике. Известная неотшлифованность образов поэмы, вероятно умышленная, отражается и в том, что иногда сюжет ее теряется в рассуждениях, отступлениях, страшно затянутых и витиеватых фразах, однако соседствующих с фразами искусно отточенными и лаконичными. В белом стихе поэмы, продолжающем поэтику елизаветинских драматургов, также обнаруживается очень разнообразный подбор ритмических решений — от монологов почти в духе Марло, перегруженных тяжелыми и пышными конструкциями, до немногословных, но точных описательных фраз, до богатых зрительными эпитетами, но тоже немногословных портретов.

Огромное мастерство Мильтона, соединившее опыт ренессансной поэзии и драматургии с опытом публицистического красноречия, послужило во всем своем богатстве для создания величественной панорамы, в которой было запечатлено значение всемирно — исторических событий, разыгравшихся на его родине. Рядом с его Сатаной герои трагедий Давенанта и Драйдена выглядят как претенциозные куклы; рядом с прекрасными людьми Мильтона, естественными в своих порывах, особенно жалки и гадки непристойные персонажи из комедий 60‑х годов; рядом с космическими сценами битв ничтожными кажутся события, которые разыгрываются в «героических драмах» Драйдена.

Наследник английской литературы эпохи Возрождения, Мильтон после сложной внутренней борьбы выбрал все же путь «правильной», классицистической поэтики. Это чувствовалось уже во второй его поэме — в «Возвращенном рае». В этом произведении Сатана оказывается окончательно побежден и пристыжен сыном божиим, который принял вид сына человеческого. Не без основания исследователи творчества Мильтона давно подметили, что в Иисусе подчеркнуты простонародные черты. Сын плотника, он общается с такими же простыми людьми, рыбарями и ремесленниками, и в его твердой последовательности, в его несгибаемой суровости есть выдержка и выправка героев английской народной Реформации XVII в., безропотно шедших под бичи и в кандалы королевских палачей. Иисус — воплощение того идеального «христианского героя», о котором мечтал в XVI в. Т. Тассо и чей образ преследовал и Мильтона. Его антипод — Сатана, который во второй поэме теряет свое обаяние гордого мятежника, приобретает еще более выразительные черты английского вельможи, «кавалера», нагло и презрительно пытающегося вместе с тем соблазнить строгого и неумолимого Иисуса. Классицистскому конфликту двух полярных персонажей отвечает и строгая классицистическая поэтика всего произведения с его описаниями чудес античной культуры, отвергаемой Иисусом, пышности и блеска античной империи, обаянием которой Иисус тоже пренебрегает. Отвергнув все соблазны, которыми манит его Сатана, Иисус побеждает искушение и открывает детям Адама тот путь к спасению, о котором мечтал когда — то Адам. Замысел Мильтона завершен, Сатана — воплощение зла, враг божий и человеческий — посрамлен и повержен окончательно.