Том 4. Литература XVII в.

Поэзия рити дает право считать ее формалистической. Пристрастие к изысканности, своего рода литературное гурманство, безусловно, суживало диапазон искусства, но оно и расширяло функции поэзии в целом, выводя ее за рамки религиозной проповеди. Аналогии, приводимые многими индийскими исследователями между рити — кавья и санскритской лирикой периода упадка (XII–XIII вв.) с ее поэтической изощренностью, подчеркнутой ученостью и чрезмерным креном в эротику, не лишены убедительности, однако следует помнить, что у поэтов XVII в. были собственные задачи: своим творчеством они утверждали, что брадж, так же как и санскрит (или для куртуазной поэзии могольского двора — фарси), пригоден для изысканной и тонкой поэзии.

Наиболее талантливым поэтом школы рити считается Бихарилал Чаубе (1603–1664/65). Предание так рассказывает о начале его удивительной карьеры. Джайпурский раджа Джайшах, женившись на юной принцессе, забросил государственные дела и предался любовным наслаждениям. Всякого, кто нарушал его покой, казнили на месте. Никто из приближенных не решался напомнить монарху о государственных делах, и вот по их просьбе Бихарилал, тогда еще малоизвестный поэт, написал двустишие о шмеле и розе, спрятал его в бутоне цветка, который положил на пустой трон. Традиционный в индийской поэзии образ, обыгранный несчетное количество раз сотнями поэтов, зазвучал у Бихарилала неожиданно и ярко. Не шмель — этот вечный и неутомимый искуситель — покоряет доверчиво открывшийся ему навстречу цветок, а бутон еще не расцветшей розы пленил шмеля своей прелестью, лишив его силы и власти:

Согласно преданию, двустишие возымело должное действие, а восхищенный талантом поэта Джай — шах пригласил Бихарилала ко двору и заказал ему семьсот строф. Так появилось на свет знаменитое «Сатсаи» («Семьсот строф», 1663). Вряд ли найдется в литературе хинди после «Рамаяны» Тулсидаса произведение более популярное, чем «Сатсаи», породившее обильную комментаторскую литературу и множество подражаний. Это свободное поэтическое произведение, не связанное сюжетом, состоит из отдельных двустиший, каждое из которых представляет собой законченную лирическую миниатюру, — произведения поэтов XVII в. часто распадаются на отдельные строфы, не связанные в единое целое. В «Сатсаи» мы находим великолепные образцы поэтических фигур, среди которых особенно много разного рода артха — аланкара (семантических украшений стиха). Бихарилал мастерски владел техникой санскритской поэтики, он создавал замечательные строки о природе, любви, красоте человеческого тела и любовной страсти. Вот, например, одна из строф «Сатсаи», в которой обыгрывается традиционный для индийского искусства мотив разлуки. Согласно устоявшейся традиции героиня, разлученная с любимым, чахнет, и с ее худеющих рук спадают кольца и браслеты — образ, любимый в индийской живописи и литературе, ставший как бы символом любовной тоски (вспомним «Шакунталу» Калидасы). У Бихарилала он получает новое освещение:

Бихарилал расширяет тематический круг поэзии шрингар — раса. Он пишет не только о любви Кришны и Радхи, но и о современной ему феодальной семье, о чувствах женщины, покидающей отчий кров и уходящей в дом мужа, об отношении невестки со свекром и т. п. Поэт так педантично и виртуозно описал в своем «Сатсаи» женскую одежду и украшения, что теперь мы можем представить себе средневековый быт разных слоев городского населения Индии.

Изящная, изысканная поэзия Бихарилала порой сложна для восприятия, но в ней нет пустого, пусть и виртуозного, версификаторства, которое стало целью эпигонов самого Бихарилала.

Пристрастие к грабительским войнам, кровавым расправам с противниками, жестоким казням и пыткам не мешало могольским императорам любить изящную словесность, живопись, музыку и слыть щедрыми меценатами. Пожалуй, лишь один Аурангзеб был равнодушен к искусствам (известно, что он запретил музыку при своем дворе) и откровенно предпочитал поэтам солдат. Его дочь, талантливая поэтесса Зебунниса (1639–1702), пожизненно заключенная им в замок, в послании к отцу писала:

Литература могольского двора создавалась на языке фарси, и в XVII в. в ней господствовал так называемый «индийский стиль». Его признаки впервые появляются в поэзии и прозе Герата (литературный центр Хорасана) уже в XV в., где в придворной литературе постепенно воцарялся дух галантный и прециозный, а строгая ясность староперсидской поэзии уступала место стилю туманному и виртуозно — изысканному. Очень скоро, однако, с падением Хорасана и массовой миграцией персидских поэтов этот стиль стал достоянием других литературных центров: прежде всего Индии (XVI–XVII вв.), а позже (XVII–XVIII вв.) Средней Азии, Афганистана и снова Ирана. Вероятно, оттого, что свое окончательное оформление он получил в Индии, а свойственная ему усложненная форма для классической персидской литературы была неприемлема, в Иране за этим стилем закрепилось название «индийский», в то время как в Индии, в литературе урду, он стал называться «персидским». И в том и в другом случае понятия «индийский» и «персидский» — просто условное литературное (а не национальное или географическое) определение особого поэтического стиля.

Поэзия «индийского стиля» — это не только поэзия усложненной формы, как могло бы показаться на первый взгляд, но и сложная философская лирика, форма которой адекватно выражает глубину ее содержания. Философская сущность поэзии «индийского стиля» складывалась под воздействием идей Алишера Навои (1441–1501), определенным влиянием индийской идеалистической философии (в частности, учения Рамануджи — XI–XII вв.) и представляет собой своеобразное развитие философского мистицизма классических суфийских поэтов.

Суфизм, как и бхакти, в XVII в. изменился, что сказалось прежде всего в признании за действительностью определенной доли реальности и истинности.

пишет классик «индийского стиля» Бедиль, о котором речь пойдет ниже.

Логическим следствием нарушения классической суфийской гармонии было расширение поэтического словаря. Многие поэты этой школы вводят в свои стихи вульгарную лексику, иногда откровенно базарную, подробно описывают явления природы, животных и растения, почти не встречавшиеся в классической поэзии. Традиционная суфийская символика, от которой поэты «индийского стиля» в принципе не отказываются, иногда принимает в их стихах другой оттенок: происходит определенная конкретизация абстрактных суфийских символов. Конкретные слова, которые в классической суфийской философии и поэзии были символами абстрактных понятий, в поэзии «индийского стиля» часто возвращаются к своему конкретному смыслу, иногда приобретая противоположное классическому суфизму значение.