Ричард Пайпс - Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2

По мнению Струве, нужно было сделать все возможное, чтобы избавить II Государственную Думу от участи ее предшественницы: еще один роспуск — и на конституционном порядке в России можно будет ставить крест. Исходя из этого, он агитировал за тесное сотрудничество парламента с властями и занятие конструктивной позиции, нацеленной на расширение его полномочий. Причем делать это надлежало не путем драматичной и бессмысленной конфронтации, но терпеливо дожидаясь складывания таких ситуаций, когда кабинету понадобится содействие Думы и он, следовательно, ощутит зависимость от нее. Разумеется, Струве был связан предвыборной стратегией партии, призывавшей к «осаде» правительства, которую, впрочем, интерпретировал в довольно оригинальной манере: «Нам с разных сторон легкомысленно бросают упреки в том, что мы ведем какую-то осаду государственной власти. Господа, мы ведем не осаду государственной власти, а во имя укрепления русской государственности мы пришли сюда, чтобы вести осаду старого порядка» [106].

Первое парламентское сражение, в котором ему довелось участвовать лично, касалось бюджетных прерогатив Думы. Это дело вылилось в серьезный конфликт, противопоставивший кадетов не только правительству, но и социалистам. В единственном важном выступлении Струве в Думе, произнесенном двумя фрагментами — 20 и 23 марта 1907 года, — критически анализировались бюджетные статьи Основных законов. Первоначально они предназначались для мертворожденной «булыгинской» Думы 1905 года, задуманной в качестве консультативного органа, но потом создатели конституции решили распространить их и на новую Думу 1906 года, наделяемую законодательной властью. Струве проанализировал контрольные полномочия парламентариев в отношении бюджета, подчеркивая их ограниченность и те затруднения, с которыми сталкивался парламент, пытаясь осуществлять фискальный надзор за правительством. Он настаивал на принятии законопроекта по данному вопросу, подготовленном при его участии комиссией Петрункевича [107].

Социалистические фракции были согласны с кадетами в том, что вопрос о бюджетных полномочиях необходимо поставить перед правительством, но при этом придерживались гораздо более агрессивной тактики. Три левых партии — социал-демократы, социалисты-революционеры и народные социалисты — решили, дождавшись внесения в Думу бюджетного законопроекта, потребовать его отклонения без рассмотрения на том основании, что они «не желают брать на себя ответственность за финансовую политику правительства» [108]. Кадеты пытались отвратить социалистов от такого курса, используя два аргумента: во-первых, безапелляционный отказ от обсуждения бюджета подорвет доверие избирателей к новому парламенту; во-вторых, он предоставит правительству блестящий повод для роспуска Думы. Струве назвал предложение левых «беспредметной бюджетной демонстрацией» [109]. Однако миролюбивые инициативы были отвергнуты социалистами, обвинившими кадетов в соглашательстве со «старым режимом» за счет «народа». Тем самым, вопреки ожиданиям, кадеты оказались втянутыми в бюджетную войну на два фронта: и против правительства, и против предполагаемых союзников слева. В конце концов конституционные демократы при поддержке умеренных консерваторов сумели изолировать левых. 27 марта 1907 года Дума приняла решение о передаче бюджета в парламентскую комиссию — то был шаг, обеспечивший его последующее принятие. Такое сотрудничество с октябристами и другими правыми вполне укладывалось в рамки того курса, к которому Струве подталкивал кадетов. Радикалы презирали его за это. Раздосадованные поражением, социал-демократы заклеймили его как главного виновника кадетского «предательства» [110].

Во II Государственной Думе Струве выступал еще дважды. В одной речи (#334) он поддержал маклаковские нападки на военно-полевые суды, учрежденные Столыпиным в период между роспуском первой и созывом второй Думы. По мнению Струве, эти учреждения были не только незаконны, но и бесполезны: они понадобились не столько для умиротворения страны, законность в которой к тому времени уже удалось восстановить, сколько для тихих расправ с политическими оппонентами правительства. Другое выступление было посвящено забастовке бакинских нефтяников (#335).

Он явно не был выдающимся парламентарием. Ариадна Тыркова-Вильямс, возглавлявшая пресс-службу кадетов и часто наблюдавшая его в Думе, описывает его деятельность следующим образом:

«Струве был слишком полон неожиданности. Както Вильямс, в одной из своих заметок о нем, писал: “Струве всегда отсутствует”. Действительно, что бы Струве ни делал, с кем бы он ни говорил, Струве почти никогда не отдавал беседе всего внимания, думал еще о чем-то другом, пока на него не нападал припадок интеллигентной ярости, чаще всего полемической. Тогда он вдруг налету схватывал слова своего собеседника и отвечал по существу. У него и в теле было беспокойство. Он вертелся на стуле, отворачивался от того, с кем говорил, хватал разные предметы со стола и бесцельно их крутил, делал руками странные движения в воздухе, неожиданно обрывал фразы. И вдруг громко смеялся, часто без всякого к тому повода. Вцеплялся в какую-нибудь мысль, в какое-нибудь выражение и долбил его, как одержимый.

Все это делало его подчас смешным, иногда несносным. В Государственной Думе не только депутаты, но даже мы, журналисты, жили у всех на виду, как актеры, и на этой открытой сцене внешняя несуразность Струве больше бросалась в глаза, чем в частной жизни. В кулуарах, в этом просторном думском салоне, куда после дебатов приходили депутаты, поглаживая свои растрепанные перья, как тетерева на току после хорошей драки, они старались не попасть впросак. Но Струве не раз умудрялся что- нибудь буркнуть, что-нибудь недоговорить или переговорить. Делал он это на бегу, точно спасаясь от стаи гончих. Потом злился, когда видел в газетах собственные слова:

— Да я этого не говорил. Я совсем иначе думал. Эти болваны придали моим словам совсем не то значение. Да как они смели, идиоты?!

Не знаю, каков он был в комиссиях. Надо думать, что там его начитанность, его экономические знания, его энциклопедичность были очень полезны. Но на парламентской трибуне этот публицист, так упорно боровшийся за то, чтобы в России явилась возможность высказаться в парламенте, оказался совершенно беспомощен. Кадетская фракция поручила ему речь по какому-то экономическому вопросу. Он прибежал на трибуну, держа в руках охапку бумаг и бумажонок. Разложил свое добро перед собой на пюпитре, несколько раз оправил всегда сползавшие в сторону пенсне, стал рыться в своих записях. Бумажки ерошились и громко шелестели. Слова оратора раздавались отрывисто и не очень внятно. Голос то падал, то возвышался. Рыжая борода то наклонялась к пюпитру, то дыбилась против слушателей, которые с недоумением, смущенно смотрели на выступление этого уже прославленного, умного политического деятеля. Фразы доносились все более беспорядочные, точно Струве потерял нить мыслей и тщетно пытается ее найти в своих летучих листках.