Ричард Пайпс - Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Конференция также одобрила тактику Струве, направленную на достижение альянса с радикалами. Провозгласив, что «у либералов нет врагов слева», Петрункевич фактически встал на сторону Струве и в споре с Родичевым убеждал либералов не обращать внимания на те атаки, которые велись против них в радикальной (прежде всего социал-демократической) прессе [724].

Участники конференции обсудили и многие другие вопросы, включая кризис в русско-японских отношениях, аграрный вопрос, а также вопрос об организации всеобщих выборов в постсамодержавном, конституционном российском государстве. По всем вопросам внутренней политики участники конференции придерживались открыто левых позиций, а при обсуждении аграрного вопроса речь даже, хотя и весьма осторожно, зашла о насильственном отчуждении частных земель [725]. Но поскольку все осталось на уровне мнения делегатов и решения по этим вопросам не имели обязывающей силы, их значение было невелико, и по ним можно судить лишь о том, насколько сильны были в среде конституционалистов левые настроения.

Вернувшись в Россию осенью 1903 года, участники встреч в Шафгаузене приступили к осуществлению принятых ими решений. Во всех значительных городах России были проведены собрания друзей «Освобождения», в результате чего к концу года образовалось множество местных организаций будущего Союза. 3–5/16-18 января 1904 года пятьдесят делегатов, представлявших двадцать таких организаций [726], съехались в Санкт-Петербург и создали единый Союз освобождения. Некоторые из делегатов высказали сомнение по поводу того, целесообразно ли давать организации имя издания, действия которого она не контролирует, но разногласия по этому вопросу удалось преодолеть. Съезд принял следующую резолюцию относительно целей, преследуемых Союзом освобождения:

«Союз освобождения ставит своей первой и главной целью — политическое освобождение России. Считая политическую свободу даже в самых минимальных ее пределах совершенно несовместимою с абсолютным характером русской монархии, Союз будет добиваться, прежде всего, уничтожения самодержавия и установления в России конституционного режима. При определении конкретных форм, в которых конституционный режим может быть осуществлен в России, Союз освобождения употребит все усилия, чтобы политическая проблема была решена в духе широкого демократизма, и, прежде всего, признает существенно необходимым положить в основание политической реформы принцип всеобщей, равной, тайной и прямой подачи голосов.

Ставя на первый план требования политические, Союз освобождения признает необходимым определить свое принципиальное отношение к социально-экономическим проблемам, выдвигаемым самой жизнью: в области социально-экономической политики Союз будет руководиться тем же основным началом демократизма, ставя прямой целью своей деятельности защиту интересов трудящихся масс.

В сфере национальных вопросов Союз признает право на самоопределение за различными народностями, входящими в состав Российского государства. По отношению к Финляндии Союз присоединяется к требованию о восстановлении государственно-правового положения, существовавшего в этой стране до противозаконных нарушений этого положения в настоящее царствование» [727].

Главным практическим результатом первого съезда Союза освобождения стало формирование Совета из 10 членов, в чьи функции входило координирование действий местных организаций, поддерживание связи со Струве и заключение различных соглашений с другими политическими организациями. Состав этого Совета, насколько он вообще может быть определен (по причине того, что результаты тайного голосования не были объявлены делегатам съезда), следующий: И. И. Петрункевич (глава Совета), Петр Д. Долгоруков, H. Н. Ковалевский, H. Н. Львов, Д. И. Шаховской, В. Я. Яковлев-Богучарский, Е. Д. Кускова, С. Н. Прокопович, А. В. Пешехонов и В. М. Хижняков — все то же привычно равное деление на представителей земства и интеллектуалов [728]. Насколько можно судить, полиция ничего не узнала ни о самом съезде, ни об избранном на нем Совете.

Итак, была создана организация, прямой и непосредственной задачей которой объявлялась осада самодержавия путем проведения открытых публичных массовых кампаний. Эта организация, представлявшая собой коалицию либералов и радикалов, стала единственной успешно действовавшей в условиях царской России революционной организацией. Менее двух лет понадобилось ей для того, чтобы преуспеть в том, в чем все другие терпели поражение: она заставила самодержавный режим отказаться от монопольного обладания политической властью.

Не прошло и месяца со времени учредительного съезда Союза Освобождения, как в феврале 1904 года японцы неожиданно атаковали русские войска на Дальнем Востоке, после чего началась русско-японская война. Реакция Струве на эти события более ярко, чем что-либо в первой половине его жизни, свидетельствует о глубоко укорененном в его душе национализме. Вместе со всей оппозицией самодержавию он радовался тому, что царское правительство вовлечено в войну, которая не может кончиться его победой (в этом он был убежден) и которая наверняка подорвет его силы и престиж. Тем не менее в отличие от некоторых интеллигентов-оппозиционеров он не стремился использовать сложившиеся обстоятельства и не призывал население России саботировать военные мероприятия. Его беспокоило, скорее, каким образом скажется на будущем страны проводимая правительством дальневосточная политика, от которой он не ожидал ничего, кроме неотвратимой катастрофы, и не важно, что при этом будет достигнута определенная цель. Именно это беспокойство мешало ему испытывать удовлетворение от затруднений правительства. В конечном итоге его отношение к войне было настолько двойственно, что читатели с большим трудом разбирались, на чьей же стороне он все-таки находится.

Струве никогда не одобрял российскую экспансию на Дальнем Востоке. Он был убежден, что даже при самых благоприятных обстоятельствах Россия не способна добиться в Китае и его сателлитах того политического и экономического господства, за которое ратовал Витте. Любой выход России на коммерческие рынки Дальнего Востока, считал он, будет работать в основном не на плохо развитую и сверхдорогую российскую промышленность, а на гораздо лучше развитые экономики Англии, Японии и Соединенных Штатов. Шансы на выгодные для России последствия от проводимой ее правительством политики Drang nach Osten были ничтожными, тогда как опасность, которой подвергалась страна в результате этой политики, была велика и весьма реальна, поскольку, по мере своей экспансии на Восток, Россия рано или поздно должна была вторгнуться в сферу жизненных интересов других держав. За полгода до нападения Японии на Порт-Артур Струве писал: «Восточно-азиатская политика петербургского правительства есть чудовищное по своим размерам расточение народных сил, никаких выгод, ни материальных, ни моральных, русскому народу в предвидимом будущем не обещающее и не могущее обещать. Вся эта политика достаточно характеризуется тем, что политические захваты России определяются не ее экономической силой, а ее экономической слабостью на Дальнем Востоке, и последняя не дает ей возможности реально воспользоваться захваченным. Сибирь была вольными набегами и медленной колонизаторской поступью взята в обладание русским народом, Маньчжурия захвачена генералами и дипломатами при помощи огромных ассигновок из государственного казначейства, которые скоро дойдут до миллиарда рублей. В то время, как сотни миллионов бросались на Маньчжурию, мужик коренной России нищал, и у государства не оставалось средств ни для каких реформ, кроме введения казенной продажи питей, усиления полиции и вспомоществования дворянству. Разве это не так, господа патриоты с звонким голосом и легкими мыслями? Почему Россия охраняет неспособную к государственному развитию Турцию и судорожно удерживает ни к чему ненужную Маньчжурию, почему она ведет именно такую бесславную и бессмысленную внешнюю политику, из-за которой расползается дружба с Францией и угрожает конфликт с Японией, Англией и Америкой?» [729]