Ричард Пайпс - Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Причины упорного неприятия Струве политики российской экспансии в Восточной Азии коренились не столько в его ненависти к империализму, сколько в убеждении, что территорией, где имперские амбиции России оправданны и законны, в действительности является Ближний Восток. Еще в ранних своих работах по экономике и в дискуссиях по поводу индустриальной политики России он утверждал, что именно этот регион может стать потенциальным рынком сбыта российской промышленной продукции. В 1904 году, осуждая военную активность России на Дальнем Востоке, он писал в Освобождении о необходимости изгнания турок из Европы как о «великой культурной цели» [730].

После того как разразилась война с Японией, Струве в своей весьма эмоциональной редакторской статье, названной «Военный юбилей и юбилейная война», отметил, что она началась почти день в день пятьдесят лет спустя после начала Крымской войны. Он видел в этом большое символическое значение, поскольку был убежден, что по прошествии некоторого времени Россия окажется в ситуации, очень похожей на ту, в которой она находилась в середине XIX века. Эта «юбилейная война», предупреждал Струве, окончится так же, как и Крымская: российское правительство капитулирует, сначала перед противником на полях сражений, а затем дома — перед российским обществом [731].

В качестве главного идеолога российского либерализма Струве был вынужден решать проблему — какова должна быть политика либералов в отношении войны. Будучи совершенно уверен в поражении России, он считал, что самой мудрой для либералов позицией является та, при которой проводится четкое различие между спровоцировавшим войну правительством и военными, по долгу службы вынужденными сражаться на русско-японском фронте. Как только армия будет разбита, считал Струве, у либералов появится возможность обратить естественно возникшие в ней чувства разочарования и унижения против имперского правительства, тем самым обеспечив делу политической либерализации поддержку со стороны военных. Политика либералов, по мнению Струве, должна заключаться в сочетании внешне выказываемой поддержки армии на полях сражений с внутренним принятием и приветствованием ее поражения. В самом первом своем заявлении по поводу войны Струве, обращаясь к отправляемым на фронт солдатам, назвал их «героями» [732]. Еще более открыто Струве высказался в поддержку армии в первом номере Листка Освобождения , приложении к Освобождению , которое он начал издавать специально в связи с войной и в котором собирался печатать военные сводки и материалы, разоблачающие связанную с войной деятельность международной реакции. В этом приложении было напечатано знаменитое «Письмо студентам», в котором Струве призывал молодых россиян к активному участию в организуемых властями патриотических митингах с тем, чтобы они, крича вместе со всеми «Да здравствует армия!», одновременно выкрикивали: «Да здравствует Россия!», «Да здравствует свобода!», «Да здравствует свободная Россия!» и «Долой Плеве!» [733]В публиковавшихся в то время в Освобождении и его приложениях статьях он снова и снова напоминал о необходимости сопрягать рожденное войной патриотическое движение с борьбой за политическую свободу. По его мнению, в созданной этой войной ситуации либералы получили удобную возможность привлечь на свою сторону ранее ускользавшие от их влияния общественные группы, включающие в себя как военных, так и гражданских националистически настроенных граждан. И этим людям нужно было представить наглядные доказательства того, что полицейско-бюрократическое государство имеет антипатриотический и антинациональный характер. Чтобы извлечь выгоду из этой ситуации, было недостаточно занимать пораженческую позицию.

Встав на эту точку зрения, Струве, не сочтя нужным посоветоваться с коллегами по Союзу освобождения, привел в соответствие с ней свою редакционную политику; он продолжал следовать ей даже после того, как стало ясно, что большинство либералов ее не одобряют. Разумеется, если принять во внимание ранее существовавшие между ним и Союзом договоренности, он имел право проводить ту редакционную политику, какую считал необходимой. Но поскольку речь шла о политических маневрах чрезвычайной важности, допущенная им поспешность в принятии решений и то обстоятельство, что он не счел нужным предварительно проконсультироваться со своими коллегами, настроили против него многих российских либералов, результатом чего стало заметное понижение его авторитета в их среде [734].

Выработанная Струве политическая стратегия в отношении войны подверглась незамедлительной критике как справа, со стороны националистов, так и слева, со стороны либералов. В общественном мнении России произошел раскол. Консерваторы, включая значительную часть консервативно настроенных либералов, приняли сторону правительства, хотя и в разной степени. На период войны земцы решили соблюдать что-то вроде соглашения о прекращении огня в своем сражении с бюрократией. Соответствующая резолюция была принята на собрании «Беседы» 14/26 февраля 1904 года [735]. Некоторые известные ветераны либерального движения, среди которых был и идол Струве времен его юности, К. К. Арсеньев, дошли даже до того, что вместе с одной из депутаций пришли на прием к Николаю II, дабы выразить ему свои патриотические чувства [736]. Струве нашел их поведение позорным. Он был поражен тем, как легко бюрократия обвела вокруг пальца всех этих людей. По его мнению, каждый, кто на время войны забыл о своем противостоянии правительству, страдал политической близорукостью: по сути дела, писал он, Плеве гораздо более опасен для России, чем японцы [737]. Было очень неразумно отказываться от давления на правительство с целью получения политической свободы только потому, что оно спровоцировало японцев на военные действия на Дальнем Востоке. Подобные аргументы, да еще выраженные с присущей Струве язвительностью, побудили крайне правых публицистов обвинить его в антипатриотизме вплоть до государственной измены [738].

В свою очередь, Союз освобождения (особенно его достаточно мощное левое крыло) также не испытывал восторга от позиции Струве — этим людям она казалась чересчур националистической. Когда номер Листка Освобождения с текстом обращения Струве к студентам достиг России, он вызвал настоящую бурю. Один из членов Петербургского Союза — Струве полагал, что это была Кускова — даже выпустил листовку, содержащую протест против занятой Струве в отношении войны позиции и заявление о том, что Петербургский Союз ее не одобряет [739]. Некоторые члены местных Союзов освобождения в ярости публично рвали Листок [740]. Милюков, постепенно приобретавший статус предводителя либеральных «войск» и в силу этого не желавший упустить ни одного случая, чтобы поддеть своего главного соперника, на этот раз решил сделать это в форме письма, направленного ему как редактору Освобождения. Народные массы России, писал он, безразличны к идущей войне, и студентам, которых Струве призывал присоединяться к демонстрациям, просто не к чему было присоединяться: «Пока русская армия будет кулацким символом русского нахальства… мы не станем кричать: “да здравствует русская армия”». Проявление патриотических чувств, по мнению Милюкова, лучше отложить на будущее, когда возникнет нужда защищать свободную Россию [741].