Ричард Пайпс - Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Тому, кто склонен видеть в идеях некие «функции» или «сублимации» душевных порывов и устремлений, стоит подумать над вышеприведенными размышлениями. Что же касается Струве, то придя к мысли о существовании независимого мира моральных ценностей, он не только решил для себя проблему, которая много лет не давала ему покоя, но и обрел в этом неиссякаемый источник духовной силы. И в дальнейшем, какое бы разочарование ему ни пришлось испытать, а жизнь посылала ему их в изобилии, он никогда не пытался приспосабливаться к «реальности». Его жизнь протекала в ощущении наличия двух реальностей: невидимый мир моральных императивов был для него не менее реален, чем видимый мир эмпирических событий. Правда невидимого мира представлялась ему независимой от перипетий реальной жизни. Эти философские убеждения позволили ему с завидной стойкостью переносить удары судьбы.

Исходя из своих новых философских взглядов Струве создал теорию либерализма, наиболее полно изложенную в его замечательной статье «В чем же истинный национализм?» [639]. Нельзя сказать, что его идеи были совершенно оригинальными, они восходят к идеям Фихте, Лассаля и Ивана Аксакова; тем не менее созданная им теория либерализма представляет несомненный интерес, поскольку является одной из наиболее амбициозных попыток за всю историю российской политической мысли разработать последовательную доктрину национально-демократического либерализма. (Помимо нее, в России была создана до этого только одна теория либерализма, автором которой являлся Борис Чичерин, но эту теорию отличает недемократический, консервативный характер.)

Исходным положением теории Струве является мысль о том, что наделенная богоданной душой человеческая личность может стать собой только в том случае, если имеет возможность свободно мыслить и действовать. Подобное воззрение носит чисто номиналистский характер. Личность является единственным реальным субъектом политики, и ни при каких обстоятельствах нельзя приписывать действительность таким понятиям, как государство или нация. «Некритический и бессознательный реализм или универсализм в обществоведении и политике практически часто приводит к грубым и чреватым вредными последствиями заблуждениям. Так, когда мысленно создается фантастическое существо под именем государства, ему охотно приносятся в жертву реальные интересы (в самом широком смысле) объединенных в государственном общении людей. Но так как существо этого имени — фантастическое, в действительности не существующее, то на место его, конечно, тотчас становится более или менее обширная группа живых людей, для которых очень удобно давать своим, подчас низменным, интересам высокую государственную санкцию. Это почти всегда бывает в тех случаях, когда текучее общественно-правовое отношение между людьми, именуемое государством, превращается в самостоятельное существо, или субстанцию, которое можно мыслить отдельно от живых людей и их взаимодействия» [640].

Хотя вышеприведенный пассаж направлен против консервативного национализма имперского режима и его теоретиков, нет ни малейшего сомнения в том, что в процессе его написания Струве помнил и о марксистах типа Плеханова и Ленина с их пониманием революционного «дела».

Личность вправе требовать для себя прав, как гражданских, так и политических, ибо только обладая ими она может осуществить свое предназначение в качестве человеческого существа. Права личности — вовсе не некий исторический феномен, связанный с «буржуазным» периодом истории. Истоки этих прав имеют религиозный характер. Апеллируя к работам Георга Еллинека, Струве утверждает, что понятия свободы слова и свободы совести зародились в ходе протестантских движений, имевших место в Англии и Америке в XVII и XVIII веках. И, как и все ценности, принадлежащие миру морального, эти свободы не относительны, а вечны и абсолютны. «Естественное право есть не только идеальное или желаемое право, призываемое или идущее на смену действующего или положительного права; оно есть право абсолютное , коренящееся в этическом понятии личности и ее самоопределения и служащее мерилом для всякого положительного права….Идея абсолютного права… составляет существенное и вечное содержание либерализма. Проблема либерализма… не исчерпывается вовсе вопросом об организации власти ; таким образом, она шире и глубже проблемы демократии; демократия в значительной мере является лишь методом или средством для решения проблемы либерализма….Мы видели, наоборот, что либерализм — общенародного и идеального происхождения. Он возник в ответ на запросы религиозного сознания и получил кровь и плоть в недрах общин истинно демократических, образовавшихся путем не мифического, а реального «общественного договора» на девственных землях Америки. Первым словом либерализма была свобода совести. И это следует хорошо знать и твердо помнить во всякой стране, где либерализм еще не сказал ни одного слова. Я нарочно употребляю термин «либерализм». Вопреки ходячему взгляду на либерализм как на нечто мягкотелое, половинчатое и бесформенное, я разумею под этим словом строгое, точное, исключающее компромиссы воззрение, проводящее резкую грань между правом и неправом» [641].

Понимая, насколько сильна в России консервативная традиция, зиждящаяся на убеждении, что закон существует не для обеспечения гарантии индивидуальных прав (как на Западе), а для поддержания порядка, Струве решил как можно более полно обосновать тезис о том, что нельзя ограничиваться чисто формальной законностью. Законодательство должно выполнять специфические функции, прежде всего — обеспечивать гарантии прав личности. В статье «Право и права» Струве горячо протестовал против формалистского подхода к законодательству: «Им [российским гражданам] нужны не отвлеченное право и не отвлеченная от всякого содержания “правомерность”, а и конкретные права. “Правомерность” и “законность” ценны и ценятся людьми тоже не в силу присущих этим началам внутренних достоинств, а потому что в реальной, правовой жизни народа они соединяются с конкретным содержанием, с ценными для человеческой личности и для целых общественных групп “правами”….Иначе говоря, правовой порядок ценен не только потому, что он выражает собой господство объективного и бесстрастного права, а и потому, что, благодаря господству этого объективного и безличного права, обеспечиваются важнейшие интересы человеческой личности, облеченные в форму прав….Для того, чтобы обыватель-крестьянин имел основания “перекреститься” перед законом, необходимо, чтобы “закон” утешал не только своей формой, но и своим содержанием, чтобы закон расширял свободу крестьянина, то есть подымал его личность, давал ему “права”» [642].