Дороти Гис МакГиган - Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии

С того дня в Аахене жизненный путь Карла был определен. Он был полон решимости вновь осуществить средневековую идею о единой христианской империи и, как ее глава, он хотел мирно править Европой.

Каким Карл предстал тогда перед толпой, мы можем видеть на портрете Бернарда ван Орлея [117] Бернарт ван Орлей (1488/1492—1541 или 1542) — южнонидерландский живописец-портретист, рисовальщик, офортист. . У него угловатое жесткое лицо под усеянной бриллиантами бархатной шляпой, выступающий, загибающийся кверху подбородок, открытый рот, напряженно глядящие серо-голубые глаза. Это гладкое, бесстрастное лицо человека, которое в своей замкнутости ничего не выдает о нем. Поверх шубы надета цепь Ордена Золотого Руна.

Точно таким его, должно быть, увидел Лютер, в тот день после полудня, в апреле 1521 года, в большом зале Рейхстага в Вормсе.

Сразу после коронации Карл поскакал на юг вдоль Рейна в Вормс. Впервые он ступил ногой на немецкую землю. Он не говорил по-немецки, он был, как и некоторые до него, чужим князем на чужой земле. Ему ясно дали понять, что аура его императорской власти была весьма обманчивой и, что немецкие князья в своем желании разрушить ее, были едины. Накануне коронации он подписал «Выборную капитуляцию» — обещания, ограничивающие и уточняющие полномочия императора, которых он обещал придерживаться. Но, ни один император до него не подписывал документ, сформулированный с такой досадной точностью.

Карл, которому был двадцать один год, совсем неопытный в решении сложных государственных споров запутанной, разношерстной Западной Европы, появился в Вормсе, чтобы председательствовать на своем первом заседании Рейхстага и тут же был втянут в один из крупнейших кризисов во времена его правления, если не всей истории вообще.

В то время, как Лютер в октябре 1517 года прибил свои 95 тезисов на ворота дворцовой церкви в Виттенберге, Карл преодолевал тяжелый путь через дикие горы северной Испании, впервые путешествуя по своей империи, и тогда был еще жив его дед Максимилиан I. Искрой, которая разожгла спор, была продажа индульгенций, которую Папа Римский разрешил кардиналу Альбрехту, младшему брату курфюрста Иоахима из Бранденбурга. Честолюбивый церковный иерарх, который и без того уже владел двумя епископствами, хотел еще получить вакантное епископство Майнца, которое принесло бы ему не только солидный доход, но и почетную должность курфюрста. Папа Римский, усердно стремящийся раздобыть средства для строительства великолепной новой церкви над гробом Святого Петра в Риме, потребовал огромный налог при назначении на должность и дополнительную сумму за то, что Альбрехт незаконным образом уже владел двумя епископствами.

Торг за архиепископство взяли на себя Фуггеры, которые всегда были готовы помочь там, где речь шла о крупных суммах, и вскоре история пошла по кругу. Папа Римский первоначально потребовал 12 000 дукатов «за 12 апостолов», Альбрехт выступил с ответным предложением — 7000 дукатов «за семь смертных грехов». В конце концов, они сошлись, как заметил один шутник, на 10 000 дукатов «за десять заповедей».

Часть этих денег Альбрехт занял у Фуггеров. Чтобы собрать остальное, Папа Римский дал ему вышеназванную привилегию: продавать индульгенции, те удобные маленькие свидетельства, которые гарантировали его обладателю прощение грехов. Один чрезвычайно деловой доминиканский монах по имени Тетцель [118] Иоганн Тетцель — доминиканский монах и инквизитор. Родился в Пирне или Лейпциге во второй половине 1450-х гг.; был настоятелем доминиканского монастыря в Глогау. Тетцель получил известность распространением индульгенций, которые он продавал самым беззастенчивым образом, навязывая их, вымогая за них деньги, утверждая, что значение индульгенции превышает значение крещения. продавал свидетельства с лотка по всей Германии. Он путешествовал в сопровождении агента Фуггера, который вел книги и заведовал кассой.

Безнравственность этой процедуры возбудила негодование Лютера, который своими 95 тезисами хотел вначале просто вызвать какого-нибудь профессора теологии на оживленную дискуссию. Однако, удары его молотка освободили в Германии и еще кое-где все подавленные чувства, которые были направлены против властей и недостатков церкви. Та церковь воспринималась, как «заграничная», потому что ее штаб-квартира находилась далеко, в Риме. Лютер за ночь стал знаменитым и это было делом его рук. Став смелым благодаря своей быстро завоеванной популярности, он градом обрушил удары на Папу и церковь, публично сжег папскую буллу, которая должна была смести его с пути, и писал и проповедовал дальше с неослабевающей яростью и горячностью.

Карлу пришлось иметь дело с этим взрывчатым веществом в первый же месяц после того, как он стал императором. На одной стороне был Папа Римский и Карл нуждался в его поддержке, духовный руководитель империи, он кричал о немедленном заключении под стражу Лютера, осуждении его за ересь с экстрадицией его в Рим. На другой стороне были широкие круги в Германии, симпатией которых пользовался Лютер, среди них даже курфюрсты, и Карл был обязан по условиям «Выборной капитуляции» прислушиваться к немцам на их родной земле.

По приглашению Карла — «нашему благородному, верному и уважаемому господину Мартину Лютеру» — пламенный профессор-теолог приехал в Вормс в двуколке, сопровождаемый герольдом императора и имея при себе охранную грамоту, подписанную Карлом.

Лютер появился после полудня 18 апреля 1521 года перед большой аудиторией, собравшейся в зале заседаний Рейхстага. Церковный судья архиепископа Триера экзаменовал его и, в конце концов, пригвоздил его вопросом: «Я спрашиваю Вас, господин Мартин, и отвечайте, не изворачиваясь и не уклоняясь: хотите ли вы отказаться от своих книг и содержащихся в них ошибок или нет?» Лютер ответил: «Если Вы, Ваше Величество, и князья хотите получить простой ответ, то я хочу дать его, не изворачиваясь и не уклоняясь. Если мои тезисы не опровергнут Словом Божьим из Священного писания, или ясными доводами — потому что я не верю ни Папе, ни церковному собору, так как они часто ошибались и противоречили себе, — то я не смогу и не захочу отказаться, потому что я не могу поступиться своей совестью. Боже, помоги мне! Аминь!» Он, якобы, добавил еще: «Здесь стою я, я не могу иначе».

В тот день до поздней ночи горели свечи в комнате Карла: молодой император сидел, наклонившись за столом, с пером в руке, и лично набрасывал ответ на вызов Лютера. Не было никакого сомнения в том, на чьей стороне был Карл.