Михаил Алексеев - Военная разведка России от Рюрика до Николая II. Книга 1

Отсюда делался вывод: “Таким образом, на Дальнем Востоке в тесной зависимости политики и военного дела трудно разграничить сферу между ними, а поэтому естественно, что донесения военных агентов в целях более правильного освещения дела должны касаться той и другой области общественной жизни”.

На военных агентов возлагались также обязанности “по сбору и поддержанию в постоянной готовности сведений военного, политического и промышленного характера”.

В перечне сведении военного характера, подлежащих отслеживанию, наряду с перечисленными в “Инструкции военным агентам” 1880 1 ода присутствовали и такие, как “посылка офицеров (иностранных армий — Примеч. авт.) за границу; заказы оружия за границей и продажа своего оружия”.

К сведениям политического характера были отнесены “роль выдающихся государственных деятелей во внешней политике государства; соответствие внешней политики центрального правительства с общим настроением народной массы; деятельность и развитие тайных обществ; влияние иностранных государств на проведение в жизнь политических идей, имеющих отношение к областям Дальнего Востока”.

Военно-экономнческие вопроси должны были освещаться за счет “... наблюдения за существующими и за развитием новых промышленных предприятий, которые могут служить к увеличению военного могущества государства (железные дороги, торговый флот)...”. Интерес представляли также “...иностранные концессии и предприятия, поскольку они могут быть пригодны для целей военного характера”.

В число “важнейших обязанностей “военных агентов на Дальнем Востоке входило “получение секретных сведений, предположений на случай войны, а также карт, планов и других секретных изданий”.

“Сборуказанных выше сведений, —о тмечалось в “Положении...”, — военные агенты производят различными способами по своему личному усмотрению, причем однако каждому из них вменяется в обязанность:

а) иметь негласную агентуру ...во вверенном ему районе;

б) возможно чаще посещать войска, наблюдая их внутренний быт, воспитание, обучение, строевые занятия и маневры, стараясь при этом расширить круг знакомств среди местных офицеров; периодически лично осматривать те укрепленные пункты, которые имеют непосредственное значение по отношению к нашим задачам на Дальнем Востоке, военные учреждения и заведения, а также железные дороги, следя за их развитием и усовершенствованием ”.

“Положением...” были предусмотрены должности помощников военных агентов: по одному — в Корее и Японии и два — в Китае (последние состояли соответственно при двух “гласных” военных агентах — в Чпфу и в Шанхае — Примеч. авт. )

Накануне воины организацией и ведением разведки на Дальнем Востоке помимо Главного штаба, получавшего разведывательные сведения по этому региону в основном через военных агентов в странах Западной Европы, занимались штаб Наместника на Дальнем Востоке, штабы Приамурского военного округа и Заамурского округа пограничной стражи.

Зарубежные силы русской военной агентурной разведки составляли военные агенты в Токио (Япония), Чифу и Шанхае (Китай), а также в Сеуле (Корея) с имевшимися у них в ряде мест помощниками военных агентов, а также несколько привлеченных последними к сотрудничеству негласных агентов. Военно-морское ведомство имело в Токио морского агента капитана 2-го ранга Александра Ивановича Русина, который также был переподчинен Наместнику.

Разведывательные задачи на Дальнем Востоке возлагались и на военных комиссаров — представителей России во время русской оккупации в Маньчжурии в городах Цнцикаре, Гирине и Мукдене, которые также подчинялись наместнику на Дальнем Востоке. Институт военных комиссаров в Китае просуществовал с 1900 года по 1907 год [230] Военная энциклопедия. П., 1912. С.563. .

Военная агентурная разведка на Дальнем Востоке работала в весьма сложных условиях.

О тех трудностях, с которыми приходилось сталкиваться военным и военно-морским агентам в Японии при добывании разведывательной информации лучше всего свидетельствовали сами военные представители России в этой стране.

“Военным агентам приходится ограничиваться доставлением не тех сведений какие нужны и желательны, а какие можно добывать, — писал еще в 1898 году военный агент в Японии Генерального штаба полковник Янжул. — В Западной Европе военный агент имеет то важное преимущество, что в распоряжении его находится доступный ему обычный печатный материал по изучению быта и устройства иностранной армии, за исключением сравнительно немногих, не подлежащих гласности по мобилизации армии, по ее стратегическому сосредоточению... В Японии военный агент находится в совершенно иных условиях” [231] Русско-японская война J904—1905 гг. Материалы по работе Военно-исторической комиссии Генерального штаба. СПб., 1910. T.I.C.105. . “Подозрительность и осторожность военных властей до ходит до того, что они воздерживаются от публикаций даже таких невинных данных, как штаты и дислокация войск мирного времени, не говоря уже об организации частей по штатам военного времени... Поэтому из приказов и других гласных официальных распоряжений много узнать нельзя, — отмечал Янжул. — Между тем в Японии нет того международного отброса, который в Западной Европе составляет главный источник для добывания секретных сведений по военному делу. Между японцами, к чести их, охотников заниматься этим художеством не находится...”

“На самые заурядные вопросы, — продолжал военный агент, повествуя о проблемах получения разведывательной информации гласными способами с официальных позиций, — в лучшем случае получается уклончивый ответ и чаще — категорический отказ со ссылкою на существующие будто бы правила, воспрещающие сообщение подобного рода сведений ”.

Мнение Янжула подтвердил его преемник на посту военного агента в Японии Генерального штаба полковник Б.П. Вапповекнн. В одном из своих донесении последний привел следующий случаи.

После года хлопот и настояний ему удалось, наконец, получить из японского военного министерства “Учебник по военной администрации”. При ознакомлении с учебником оказалось, что его содержание представляет собой “краткий, несвязный, неточный, непоследовательный пересказ ряда военных постановлений, иногда, совершенно второстепенных, причем все точные данные, цифры и штаты были опущены, а о вопросах комплектования сказано, что они секретны и будут изложены ученикам военной школы устно” [232] Там же. С. 157. .

“Каждый иностранец, — отмечали военные агенты в Японии, — состоит под деятельным наблюдением полиции”. Однако “непреодолимым препятствием “для иностранцев, по утверждению Янжула, служило незнание письменного японского языка. “Китайские идеографы, — писал Янжул, — составляют самую серьезную преграду для деятельности военных агентов... Не говоря уже о том. что тарабарская грамота исключает возможность пользоваться какими-либо, случайно попавшимися в руки негласными источниками, она ставит военного агента в полную и грустную зависимость от добросовестности и от патриотической щепетильности японца-переводчика вообще, даже в самых невинных вещах”. “Положение военного агента может быть по истине трагикомичным, — продолжал Янжул. —Представьте себе, что вам предлагают приобрести весьма важные и ценные сведения, заключающиеся в японской рукописи и что для вас нет другого средства узнать содержание этой рукописи, при условии сохранения необходимой тайны, как послать рукопись в Петербург, где проживает единственный наш соотечественник (бывший драгоман г-н Буховецкий), знающий настолько письменный японский язык, чтобы быть в состоянии раскрыть загадочное содержание японского манускрипта”. “Поэтому для военного агента остается лишь один исход, — приходил к неутенштельному выводу Янжуд —совершенно и категорически отказаться от приобретения всяких... секретных письменных данных, тем более, что в большинстве случаев предложения подобных сведений со стороны японцев будут лишь ловушкой” [233] Там же. С. 156. .