Н Глобус - Заговоры и покушения

С комприветом. Жму руку. И. Цивцивадзе».

Письмо раскрыло нам дальнейшую драму Серго: он слабел, почка не справлялась с нагрузкой. Орджоникидзе не верил больше ни одному слову кремлевских медиков. Он искал и нашел И. Н. Казакова, в честности которого не сомневался, но Казаков мог лечить члена Политбюро только с разрешения Леч-санупра, а Лечсанупр такого согласия дать не мог. Цивцивадзе прямо заявил вождю, что медики отказываются помочь Серго, заботясь «о своей безопасности».

Несложно было догадаться, кого они боялись.

Обращение Цивцивадзе к Сталину ничего не изменило.

Тогда была предпринята еще более отчаянная попытка. Возникла тайная группа. Она задалась целью спасти Орджоникидзе. И опять — в обход кремлевских медиков. Это были сотрудники Наркомата тяжелого машиностроения.

С полным основанием следует сказать, что объединились смертники. Во-первых, они создали подпольный коллектив. Во-вторых, поставили перед собой цель переиграть чекистов из Лечсанупра (а на самом деле Хозяина). В-третьих, они установили контакт с заграницей.

Сотрудник иностранного отдела Наркомтяжмаша М. Владимиров, находясь в Берлине, отправился к самому известному в Европе терапевту профессору С. Ноордену, который жил в Вене. Цель визита состояла в том, чтобы описать состояние здоровья Орджоникидзе и получить рекомендации по заочному лечению.

Естественно, правду говорить было нельзя. Придумали легенду: мол, нуждается в помощи «директор департамента одного из министерств». Директору дали фамилию Семушкин.

«Когда я кратко описал нагрузку и масштаб работы такого директора, — писал Владимиров, — то на это он (Ноорден) искренно воскликнул: «Если это верно, то господин С. при помощи сильнодействующего средства покончит жизнь самоубийством».

Ноорден отказался лечить «Семушкина» заочно. Узнав, что больной лишен возможности выехать в Вену, он заявил, что готов сам отправиться в Москву.

Возникла устрашающая ситуация: чтобы спасти Орджоникидзе от Сталина, нужно было сообщить о состоявшихся переговорах Сталину. Он должен был дать согласие на лечение. И деньги. Речь уже шла не только о здоровье Серго, но и о жизни всего руководства Наркомтяжмаша.

Между тем самочувствие Орджоникидзе ухудшалось. На работе он потерял сознание.

«Был консилиум… у т. Серго, — писал в дневнике А. Д. Семушкин. — Раньше думали, что шалит почка, а теперь — сердце. Они нашли, что у него сейчас блуждающая жаба».

А. Д. Семушкин был профессиональным чекистом. Он боготворил Орджоникидзе, который доверял ему, как самому себе. Парадокс состоял в том, что Семушкину доверял и Сталин. Он часто давал ему личные поручения.

Когда понадобилось опередить утечку информации о том, что в Вене состоялись переговоры, касавшиеся Орджоникидзе, то эту деликатную миссию доверили Семушкину. Считалось, что сведениям, полученным от Семушкина, Сталин безусловно поверит. Но Семушкин по своему служебному рангу не имел права обращаться напрямую к вождю. О состоявшихся переговорах с Ноорденом он рассказал Анастасу Микояну. Выбор оказался удачным. После беседы с Микояном Сталин позвонил пригласить профессора. Случилось это уже 15 июля 1936. года.

Когда Ноорден сообщил, что выезжает в Москву, возникла новая проблема: Орджоникидзе не мог сойти за русского. Самым простым было объявить профессору: «Извините, не хотели создавать шумиху вокруг известного лица, поэтому скрыли его за фамилией Семушкин». Но все решения в стране принимал только один Человек. Сталин испугался, что за границу просочатся сведения о злодейской операции, сделанной наркому.

Сталин потребовал «засекретить» Серго, яркая внешность которого была известна по газетным фотографиям во всем мире. Так что, когда Ноорден прибыл в Москву, его повезли к больному, которого звали не Орджоникидзе и даже не Семушкин, а… Орбелиани.

Ноорден подтвердил славу выдающегося терапевта. Лечение, проведенное по его методике, резко улучшило здоровье Орджоникидзе. Прежде всего компенсировалась правая, больная почка. Она уже справлялась с нагрузкой. Это означало, что давняя операция ни с какой стороны не была нужна. Ноорден готов был продолжить лечение и только просил ему сообщить время следующего приезда. Скорей всего, Ноордену был назначен февраль.

Вероятно, в это же время Сталин поручил Берии подобрать людей для выполнения особого задания.

А пока что Политбюро вынесло решение:

«Обязать т. Орджоникидзе с утра 9 января (1937 года) выехать к себе на дачу под Москвой на отдых сроком на 12 дней…

Секретарь ЦК И. Сталин»

Давая согласие на приезд иноземного врача и вынося решение Политбюро, Сталин усыплял бдительность Орджоникидзе и создавал себе алиби. На са момделе он четко знал, что новой встречи товарища Серго с Ноорденом не будет. В подобных прогнозах он никогда не ошибался.

18 февраля 1937 года Орджоникидзе внезапно умер.

Существует три версии смерти Серго.

Одна была официальной: «…в Москве у себя в квартире в Кремле от паралича сердца скоропостижно скончался…»

По второй версии, которая стала известна после XX съезда партии, Орджоникидзе застрелился сам, когда Берия арестовал его брата Папулию, а Сталин не захотел за Папулию заступиться. Последнюю, самую достоверную, сообщила Зинаида Гавриловна Орджоникидзе. Незадолго до своей смерти она собрала у себя старых большевиков и, по словам А. Антонова-Овсеенко, сообщила следующее.

18 февраля 1937 года Орджоникидзе не пошел после обеда на службу. Жене он сказал, что немного поспит, а вечером будет работать.

Через двадцать минут после того, как он ушел к себе в кабинет, раздался звонок в дверь. На лестнице стоял молодой человек «кавказского вида».

«Мне к товарищу Серго», — заявил он. Зинаида Гавриловна попросила его прийти через час. Через пятнадцать минут раздался новый звонок. На площадке теперь уже стояло шесть человек.

«Нам к товарищу Серго, срочное дело!» — заявили они. Не спрашивая разрешения хозяйки, эти шестеро вошли в кабинет и закрыли за собой дверь. «А дальше… Шум был, кричали, — вспоминала Зинаида Гавриловна. — Успел ли он проснуться, не знаю… Убили его… и ушли».

Когда открыли дверь в кабинет, Орджоникидзе, лежал в окровавленной рубашке мертвый. Зинаида Гавриловна позвонила Сталину.

— Вот что такое сердца! — ответил вождь. — Сколько раз я ему говорил, что сердце надо беречь…

Сталин уже все знал. Ведь от кабинета вождя до кремлевской квартиры Орджоникидзе было менее ста метров.

(Камов. Б. // Совершенно секретно. 1992. № 11)

22 декабря 1927 года Владимир Михайлович Бехтерев произнес слово «паранойя». Вскоре он умер. Вообще-то факт смерти не удивителен для семидесятилетнего человека. Однако смерть Бехтерева взволновала всех.