Н Глобус - Заговоры и покушения

Торжественный церемониал похорон 27 декабря был расписан по часам. Через 3 часа после кремации урна с его прахом и мозг были доставлены на Октябрьский вокзал и отправлены в Ленинград.

Похороны снимали на кинопленку; в газетах напечатали выдержки из траурных выступлений Калинина, Семашко, Луначарского, Вышинского.

Стоит выслушать М. С. Благоволину — дочь видного московского врача, на квартире которого жил в те дни Бехтерев:

«Профессор Бехтерев с женой бывали в Москве почти каждый месяц и всегда останавливались в нашем доме. Для него освобождали столовую, и, пока он там жил, ни мы, дети, ни наши родители в эту комнату не входили; поэтому узнать о болезни профессора наша семья могла только от его жены.

Скорее всего, именно она позвонила в поликлинику ЦБКУБУ с просьбой прислать врача на дом. Бели бы врача вызывал мой отец, он обратился бы, как обычно, к своему давнему другу доктору Л. Г. Левину, лечившему нашу семью. Из поликлиники же прислали Д. А. Бурмина, которого в нашей семье считали хорошим клиницистом».

Состояние Бехтерева быстро ухудшается. Не исключено, что на самом деле он умирает в 22 часа 40 минут, когда пульс у него больше не прощупывается. Но смерть констатируют в 23 часа 45 минут, и в прессу не успевает просочиться соответствующая информация. Зато через три дня газеты доведут до сведения читателя принадлежащее тем же двум врачам заключение о причине смерти Бехтерева: «паралич сердца».

(Морозов О. Последний диагноз // Неделя. 1988. 28 сентября)

Экскурс в прошлое: в сентябре 1937 года Игнатий Рейсс-Порецкий, он же Людвиг, агент советских разведывательных органов на Западе, убит под Лозанной. За несколько недель до того он отправил в ЦК ВКП(б) письмо, в котором заявил о своем намерении порвать с полицейским аппаратом сталинизма. Убийство было настолько неряшливо организовано, что французская и швейцарская полиции быстро вышли на след убийц — как установило расследование, они принадлежали к агентурной сети НКВД.

В прессе и рапортах полиции имя Сергея Эфрона, русского эмигранта, обосновавшегося во Франции, мужа Марины Цветаевой, всплывает неоднократно. Но не как убийцы, нет (тело Рейсса была найдено в кювете, изрешеченное восемнадцатью пулями), а, похоже, фигуры более значительной — закулисного руководителя заговора, исполнявшего «задание» на расстоянии. Усиленно разыскиваемый парижской полицией, Эфрон бежит, не оставив следа, бросив жену и детей.

Рейсс — дитя первой мировой войны и Октябрьской революции. Родившись в пограничном районе Галиции, на рубеже Австро-Венгерской и Российской империй, он был из людей, которых в те годы вынесло приливом на арену Истории, а после отлива оставило на песке. Рейсс не был прирожденным агентом или шпионом. Юный польский коммунист верил в «правое дело» в мировом, европейском масштабе, мечтал о социалистической Польше. Но он знал, что коммунист не должен разделять задачи на «великие» и «ничтожные». Поэтому, находясь в Москве, он согласился выполнить «особую миссию» в Вене. Рейсс не считал, что связывает себя с такого рода деятельностью навсегда; главное для него по-прежнему партия и польское коммунистическое движение, просто из «соображений безопасности» ему на время надо порвать с партией, «чтобы защитить и себя, и партию».

Однако очень скоро становится ясно, что возврат невозможен: Рейсс, как и большинство его товарищей; оказавшихся «меж двух систем», вынужден стать агентом советской военной разведки. Когда кого-нибудь из них арестовывают, Компартия Польши отрекается от него. Агент должен твердить, что действовал из чисто-корыстных интересов. «Корысть и шпионаж были чужды этим молодым коммунистам, — пишет Елизавета Порецкая, жена Рейсса, — но они оправдывали свои действия, ссылаясь на опасность, грозившую СССР; добываемые ими сведения были очень важны для Советского Союза».

Итак, Рейсс, коммунист, революционер, превращается в шпиона, в то время как европейская революция становится химерой, а Советское государство все более представляется последним ее «осколком», «нуждающимся в защите», воплощением очистительного пламени… Заметим: агент, разведчик, но не шпик! Рейсс — на службе в Красной Армии, но не у НКВД. Одному из соратников, перешедшему на службу НКВД, своему другу Феде (то же происхождение, та же судьба), он заметил: «Тебе лучше отпустить усы, без усов не станешь хорошим жандармом!»

Рейсс талантлив и методичен. Он внедряет, по свидетельству Елизаветы Порецкой, «агента в высшие политические круги Британского государства», становится одним из главных резидентов советской разведки на Западе. При этом он не превращается в циничного аппаратчика вроде Орлова, вовсю пользующегося своими привилегиями, соглашающегося на любую работу, даже самую грязную, до тех пор, пока машина не разделается с ним самим. Напротив, в Рейссе живет чувство «корней» и «конечной цели», несмотря на все зигзаги советской политики с середины двадцатых по середину тридцатых годов.

Революционер по самой своей природе, он постоянно живет в состоянии конфликта, который неустанно обостряется и ведет к раздвоенности, к дилемм — это конфликт между убеждениями и взаимоотношениями с государством. Нелепые авантюры, возникающие в больном мозгу хозяина Кремля, приводят в отчаяние такого профессионала, как Рейсс: то попытка наводнить мировой рынок фальшивыми долларами, то проект «вербовки» сына кайзера и т. п. Но есть вещи и пострашнее: поражение без войны в Германии, первые чистки, планомерное проникновение НКВД в IV Управление Красной Армии, постепенное отстранение от дел всех «инородцев» — поляков, латышей, сербов, евреев, занимавших важные должности в органах и сыгравших решающую роль в «героическую» эпоху, когда агент ОМС или чекист был прежде всего революционером, выполнявшим особую миссию.

Эти люди, наскоро замещенные русскими, «сделанными из другого теста и не знающими идеологических угрызений совести», революционеры «со стажем», для которых СССР был родиной приемной, а настоящей — революция, несмотря ни на что, не превратились в циников; они станут главной мишенью великой чистки 1937–1938 годов. А пока они уже сами перестали понимать, чьи они агенты: Коминтерна, Красной Армии или НКВД и его иностранного отдела ИНО, проникшего во все сопредельные службы. Тем сильнее тянутся они ко всему, как им кажется, что идет на пользу «правому делу», к великой битве: борьбе с фашизмом, а вскоре — к Испании.

Да, в Москве расстреливают, уничтожают целыми группами моих братьев и единомышленников, говорил Рейсс, но остается Испания, благодаря которой коммунистическое движение, может быть, воспрянет. Поэтому он продолжал молчать и отдавал все силы обеспечению бесперебойных поставок оружия Испанской республике. К тому же была еще боязнь пустоты, о которой говорит Троцкий в статье, посвященной смерти Рейсса: «Рейсс действительно работал за границей лицом к лицу с миром капитала. Это обстоятельство психологически облегчало ему сотрудничество с термидорианской олигархией… (но) порвать с Москвой означало не только оказаться подвешенным в пустоте, но и попасть в лапы иностранной полиции по доносу из ГПУ. Что же было делать?»