Андрей Табарев - Древние ольмеки: история и проблематика исследований

Рис. 121. Жадеитовый кельт с гравировкой. Рио-Пескуэро (no: [Furst, 1981, р. 154]).

Рис. 122. Голова из мрамора. Штат Пуэбла. Высота ок. 13 см.

Рис. 123. Серпентиновое изделие, известное как «Фигурка из Далласа» (место находки неизвестно). По мнению специалистов, изображает отдыхающего правителя.

Столь же многочисленны среди изделий из «зеленого камня» и фигурки людей, животных и сверхъестественных персонажей, стоящих или сидящих, одиночные или парные, нормальных пропорций или искаженных (карлики, горбуны), без каких-либо предметов или с предметами (в т. ч. с ягуароподобными младенцами) в руках. Изображения человека достаточно стандартны: деформированные, бритые или со слегка намеченными прическами головы, раскосые глаза, короткие шеи, опущенные вниз уголки рта. Тела проработаны менее тщательно, чем головы и лица, и прикрыты обычно лишь небольшими набедренными повязками или короткими юбками. На многих фигурках видны следы охры или красной краски (рис. 122, 123).

Как и в случае с кельтами, символика и назначение фигурок могли быть самыми различными. Они могли служить в качестве личных или семейных амулетов, являться центральными частями домашних алтарей, помещаться в погребения или составлять самостоятельные клады-композиции, как, например, клад № 4 в Ла-Венте. Возможно их ношение в качестве подвесок или статусных символов.

------------

Гипотеза К. Тэйт

Внимание исследователей традиционно привлекали и привлекают образцы монументальной скульптуры ольмеков (колоссальные каменные головы, стелы, алтари, гробницы, саркофаги) и предметы из жадеита (маски, статуэтки, украшения). Однако не менее интересные наблюдения были сделаны специалистами и при изучении других форм ольмекского искусства, в частности мелкой пластики — человеческих фигурок из керамики и камня.

Среди многочисленных сюжетных композиций (детство, юность, старость, материнство, танец, религиозный транс, занятия спортом или танцами, эротика, праздничные или бытовые сцены), характерных для мелкой пластики в мезоамериканских культурах формативного периода в целом, археологами выделяется корпус изображений горбунов, карликов и лиц со следами болезней или аномального развития. Каким бы ни был социально-ритуальный статус этих людей (благоприятным или демоническим) в мезоамериканских культурах и цивилизациях, он, безусловно, был особенным.

Рис. XXI. Ольмекские фигурки в характерной «позе эмбриона» (по: [The Olmec World…, 1995 p. 61]).

Рис. XXII. Изменение внешнего вида эмбриона человека (возраст в неделях).

В ольмекском искусстве малых форм прослеживается и достаточно редкая тема. Согласно детальному анализу, проведенному К. Тэйт, среди изображений, ранее интерпретированных как «карлики» или «танцоры», можно четко выделить фигурки эмбриона (рис. XXI). Специфическая поза, подогнутые ноги и соотношение размеров головы к телу как 1:3 или 1:4 в точности соответствует 12 — 30-недельной стадии развития эмбриона (рис. XXII).

Совпадения отмечаются и в более мелких деталях. Привлеченные исследовательницей специалисты по анатомии, неопатологии и эмбриологии отметили точность не только в общих пропорциях и размерах, но и соблюдение таких закономерностей, как последовательное появление ногтей на пальцах рук (24 неделя развития), открытие глаз и рост волос (28 неделя), появление ногтей на пальцах ног. По ряду фигурок были отмечены патологии, которые могли повлиять на преждевременные роды или на смерть детей при рождении.

Предположения, сделанные по мелкой пластике, дополняются данными, полученными при раскопках, и этнографическими наблюдениями. На памятнике Эль-Манати среди множества приношений (деревянные бюсты-статуи, изделия из жадеита, серпентина, обсидиана и керамики) были найдены и останки новорожденных детей (или даже эмбрионов). Возможно, что часть детей была взята для приношений в результате смерти их самих или их матерей при родах. Однако на нескольких черепах имеются следы искусственных повреждений, что свидетельствует о намеренном принесении их в жертву.

Если учесть, что ольмеки придавали большое значение ритуальной трансформации своих шаманов и правителей в зооморфных существ (ягуаров, рептилий), то очевидная схожесть человеческого эмбриона во время ранних стадий своего развития с земноводными или рыбами, не могла не остаться ими незамеченной. Представление о трансформации человеческого тела в эмбриональный период, при жизни и после смерти, по всей видимости, составляло одну из базовых установок ольмекского мировоззрения.

У современных михе (возможных наследников ольмеков по культурной и языковой линии) женское божество, распоряжающееся источниками воды, также контролирует рождение детей и рыбную ловлю. Говоря языком михе, женщина «рыбачит» ребенка, или помещает рыбку в свою утробу, для того, чтобы та «превратилась» в ребенка.

Еще более интересны совпадения продолжительности утробного развития человека (260 дней), времени выращивания маиса (260 дней) и 260-дневного календаря. У части современных майя сохранилась традиция подразделять земледельческий цикл на 20-дневные периоды, соответствующие определенным видам работ по подготовке земли, посадке, уходу за растениями и сбору урожая. Удивительно совпадение по времени появления первых ростков (6-й период, 100-120-й дни) и начала активности плода в утробе матери (15-17-я неделя, 105-119-й дни).

Символизм, связанный с производством маиса, впервые ярко проявляется именно в ольмекской культуре и в самых разных видах ее искусства. Человеческое тело, как и зерно маиса, погребенное в землю и возвращающееся в результате серии трансформаций в виде зерна, также проходит цикл изменений и превращений.

---------

К особо изящным и технически сложным произведениям ольмекского искусства относятся жадеитовые и серпентиновые маски — крупные, соответствующие размерам лица (рис. 124–127), и небольшие (маскет) (рис. 128, 129), которые могли украшать головные уборы, носится на груди или пришиваться на одежду. Маски изготавливались с применением инкрустации (раковины, обсидиан, гематит), с гравировкой, напоминающей татуировку (рис. 130), с нанесением краски или охры. Одни маски отличаются индивидуальным (портретным) обликом, показывают различные эмоции и настроения, другие демонстрируют характерные для ольмекской иконографии ягуароподобные черты и мимику.

К сожалению, практически все маски, за небольшим исключением> находятся в частных коллекциях [274]. Отсутствие достаточной информации о контексте их обнаружения затрудняет и интерпретацию их места и роли в ольмекском ритуале. Наличие в масках небольших отверстий дает основание предполагать, что их носили во время специальных церемоний, или рассматривать как часть погребального инвентаря.