Николай Непомнящий - Люди и динозавры

Похожие «домовые культы», связанные с обыкновенными змеями, известны во многих традициях. Велецкая указывает, что корни восприятия змеи как покровителя очага, хранителя семьи, дома и каждого человека лежат в древних эгейских культах (III–I тыс. до н. э.). В знаменитой «Абевеге русских суеверий» (1786), собранной историком и издателем М. Д. Чулковым (1743–1792), мы находим: «Змеи почитались у некоторых славян домашними богами, им приносили в жертву молоко, сыр, яицы и все то, на стол поставлялося. Запрещено было всем делать сим животным вред и в противном случае жестоко наказывали, а иногда и жизни лишали преступников сего закона». На Русском Севере змею почитали домашним покровителем. В Архангельской губернии змею, которая встречается на улице селения или на дворе дома, величали «дворовым» или «хозяином», как нередко называют домового. Поверье, что змея — дворовый или домовой дух и ее нельзя убивать, чтобы не навлечь несчастий, было широко распространено не только в северных, но и в центральных районах России (Новгородской и Тверской губерниях). В житомирском Полесье запрещали убивать ужа в доме, живущего под печкой, в подполье или во дворе. Хозяева говорили про него: «То наш хозяин, приношчик, он таку силу мае, як жыве в доме, шо все прибывае». В некоторых случаях прослеживается отчетливая связь змеи как домашнего покровителя с культом предков. Согласно южнославянским поверьям домовая змея обитает в тех же самых местах, где в соответствии с древним обычаем было принято хоронить умерших членов семьи, т. е. под порогом или очагом. Из этого можно заключить, что в славянской традиции имелись крайне благоприятные условия для возникновения и развития культа подземно-подводного ящера.

Возвращаясь к относительно недавнему историческому свидетельству Герберштейна, следует отметить его соответствие сюжетам, представленным на некоторых скульптурных композициях из непризнанной коллекции Джульсруда, на которых человек кормит небольших динозавров. Упомянутые Герберштейном «giwoites» не превышали в длину трех пядей, или ладоней (trium palmaram logitudinem non excedentes) — словом, их длина составляла около 60 см. Именно к таким небольшим ящерам с непропорционально большой относительно тела головой (длина черепа до 17 см) относится диссорофид зигозавр (Zygosaurus lucius), череп которого был обнаружен майором фон Кваленом в 1847 г. в Ключевском руднике (Оренбургская область). Это одна из первых известных находок ископаемых ящеров в медистых песчаниках Приуралья.

По мнению историка и археолога Б. А. Рыбакова (1908–2001), реконструировавшего культ подземно-подводного ящера на Севере Европы, такие реальные пресмыкающиеся, как «giwoites», являвшиеся объектом домашнего культа, могли послужить исходным материалом для образа более значительного бога озера, реки или всего подземно-подводного мира.

К тому же времени (1582) относится сообщение Псковской летописи, зафиксированное в тридцатом томе Полного собрания русских летописей: «Того же лета изыдоша коркодилы лютии из реки и путь затвориша, людей много поядаша, и ужосашося люди и молиша Бога по всей земле. И паки спряташася, а иных избиша. Того же году представися царевич Иван Иванович, в Слободе, декабря в 14 день».

Рыбаков подчеркивает, что здесь речь идет уже не о прикормленных к дому обожествленных «giwoites», а о реальном нашествии речных ящеров. Заметим, что последние с не меньшим основанием могут претендовать на роль исходного материала для культа подземно-подводного ящера. Изображение похожего крокодилообразного чудовища фигурирует в «Записках о Московии» Герберштейна, опубликованных в 1549 г., за три с лишним десятилетия до нашествия 1582 г. Ящер, поражаемый нагим всадником (по всей видимости, не святым Георгием, а «ездцом»), помещен на гербовом щите, расположенном в правом нижнем углу портрета Василия III.

Следующее по времени упоминание о загадочных «крокодилах» относится к 1589 г. и принадлежит направлявшемуся в Россию агенту Английской торговой компании, дипломату Джерому Горсею (сэр Джером Хорси, около 1550–1626): «Я выехал из Варшавы вечером, переехал через реку, где на берегу лежал ядовитый мертвый крокодил, которому мои люди разорвали брюхо копьями. При этом распространилось такое зловоние, что я был им отравлен и пролежал больной в ближайшей деревне, где встретил такое сочувствие и христианскую помощь, что чудесно поправился».

Наиболее ранние свидетельства существования культа ящера на территории Древней Руси Рыбаков связывает с возникшими в скифское время и просуществовавшими вплоть до Киевской Руси болотными городищами, распространенными в лесной зоне: «Болотные городища зоны милоградской (Полесье, VII–I вв. до н. э.) и зарубинецкой (Верхнее и Среднее Поднепровье, III век до н. э. — II в. н. э.) культуры, а для более позднего времени и шире, являются частью ритуальных мест древних славян (наряду с почитаемыми горами), посвященной архаичному культу подземно-подводного божества Ящера, жертвы которому топили в воде окружавшего святилище болота».

Как правило, болотные городища представляют собой небольшие идеально круглые площадки, расположенные посреди болота и окруженные двумя-тремя концентрическими валами высотой в 1,5–2 м, а также рвом шириной в 4–6 м. По своему размеру городища делятся на две категории. Наибольшее распространение получили небольшие городища: диаметр площадки внутри валов 25–30 м, площадь 450–700 кв. м. Куда более скромный процент от общего количества составляют городища диаметром в 130–180 м, внутренней площадью в 13 000–20 000 кв. м. На внутренней площадке малых городищ могло уместиться во время обряда две-три сотни человек, а в больших городищах с площадью до 20 000 кв. м количество участников могло доходить до нескольких тысяч. Малые болотные городища располагались в некоторых районах очень близко друг к другу, большие же городища отстоят друг от друга на 30–60 км.

Болотные городища не являлись поселениями — на их территории не обнаружено следов постоянной жизни. Очевидно, они создавались как святилища, но только для таких молений, которые не сопровождались ни жертвоприношениями, ни поеданием жертвенной пищи или приготовлением священного пива, от чего должны были бы остаться вещественные следы (глиняная посуда, ножи, кости жертвенных животных и т. п.). Единственное, что было найдено — следы костров, деревянных конструкций, иногда каменные вымостки, куски руды.

Практически полное отсутствие вещевого материала не позволяет точно датировать каждое отдельное городище. Наличие на белорусских болотных городищах керамики милоградского и раннезарубинецкого времени позволяет отнести приблизительную дату их появления к середине I тыс. до н. э.