Вадим Нестеров - Служба забытых цитат

Практически каждый хочет.

Но вот беда — когда начался этот великий поход не искусства в массы, а масс в искусство, выяснилась одна очень неприятная вещь.

Практически все классические виды искусства оказались плоть от плоти того самого сурового мира без свободного времени.

Что из этого следует — мне напомнил один из немногих художников, еще умеющих рисовать:

«Всё гораздо проще. Академический рисунок — это вроде математики или фортерьяно. Чтобы хорошо рисовать, надо РИСОВАТЬ. Каждый день, часами, долгие годы. В ущерб всему остальному. Это адское ремесло, которое даётся потом, кровью и палочной дисциплиной. Как балет».

И "адским ремеслом" оказалось все. Хочешь рисовать? Изволь выложить за это несколько лет своей жизни, причем фриланс исключен, только полная занятость. Хочешь играть на какой-нибудь мандолине, растапливая волшебством музыки черствые сердца людей? Изволь лет с 4–5 каждый божий день мучить эту сволочь несколько часов, и ничего не видеть в жизни, кроме нее. Иначе ты просто не наберешь хорошей техники, не овладеешь ремеслом.

И со всем так.

И везде — без каких либо гарантий.

Потому что везде, кроме техники, требуется еще такая малоосязаемая штука как талант, которого у тебя вполне может и не оказаться.

Это был тупик. Есть масса людей, которая хочет заниматься искусством, но заниматься им не может из-за высоких требований этого самого искусства.

Что произошло дальше, вы, я думаю, в курсе.

Планку начали занижать.

Чтобы играть в симфоническом оркестре, музыканту необходимо обладать высочайшей квалификацией. На смену симфонической музыке пришел джаз, там уже было полегче, но все-таки требовалось виртуозное владение инструментом. Для того, чтобы играть на эстраде или в рок-группе, некоторым оказалось достаточно знать восемь аккордов. Чтобы читать рэп, не требуется и этого.

Музыканту стало не обязательно быть виртуозом.

Вон, Ринго Стар всю жизнь был весьма посредственным барабанщиком — и чему это помешало?

Примерно то же самое произошло и в живописи. «Что мы вообще уперлись в эту живопись? — спросил кто-то ушлый. — Давайте назовем это «визуальное искусство»!». Не умеешь рисовать? Не беда. Возьми готовые детские игрушки, расставь их прикольно, измажь рты кровью. Зритель смотрит? Впечатления получает? Значит — визуальное искусство, а ты — художник. А рисовать вовсе и не надо.

Дальше — больше.

Требования к технике начали снижаться не только у творцов, но и у потребителей, и этот процесс был неизбежен.

в твоем городе один симфонический оркестр и две тысячи всяческих групп — кого ты будешь слушать и слышать чаще, и что у тебя будет через некоторое время ассоциироваться со словом «музыка»?

Процесс набирал обороты, и через некоторое время техника, то бишь профессиональные умения и навыки, в массовом искусстве просто вынесли за скобки в силу того, что они оказались никому не нужны. Можно назвать этот процесс деградацией искусств, можно «объективными изменениями в изменившемся мире», можно — «объективной деградацией».

Но факт остается фактом, сегодняшнее время — это время дилетантов.

И напоследок — две ремарки, просто чтобы упредить реплики, которые неизбежно кто-то скажет.

Да, уважаемые поклонники современного искусства, я в курсе, что я упрощаю, что процесс был много сложнее, что традиционная живопись оказалась в кризисе и творческом тупике и тому подобное. Я знаю, что Пикассо, когда заявлял, что уже в юности он рисовал не хуже Рафаэля — не очень-то и врал. Рисовать в обыденном смысле этого слова испанец умел хорошо, техника у него была прекрасная. И фиолетовых уродцев с глазами на жопе он рисовал не от неумения, а от поиска новых форм — все это так.

Но и вы задумайтесь, почему из всех возможных путей выхода из кризиса с восторгом был принят именно этот, почему именно протоптанная Пикассо тропинка стала магистральной трассой?

Да именно потому, что в пробитую профессионалом Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Сиприано де ла Сантисима Тринидад Мартир Патрисио Руис и Пикассо калитку ломанулась целая толпа недоучек, бездарей и откровенных жуликов. Ломанулась с криками: «Все, можно! Нургалиев разрешил, Пикассо легитимизировал! Теперь заживем, пацаны!».

И второе. Я прекрасно понимаю, что техника, профессиональные умения и навыки — это только одна из двух составляющих, и сама по себе она немногого стоит, несмотря на то, что требует огромного количества усилий. Да, без таланта это просто ремесло.

И, да, здесь есть небольшое следствие, связанное с тем, что талант, в отличие от техники, в мире исчезнуть не может. К примеру, современные молодые авторы пишут коммерческую фантастику одинаков ужасно с точки зрения классического литературоведения. Профессиональными навыками беллетристики, которая, напомню, в переводе означает «красивое письмо» владеют считанные по пальцам одной руки единицы. Я, например, не владею. С точки зрения стиля и т. п. — у всех тихий ужас.

Меж тем книги одних становятся популярными и даже бестселлерами, а у других их не читает никто, кроме членов семьи.

Это значит просто, что при отсутствии техники у одних талант есть, а у других — даже не ночевал.

Но технику ни те, ни другие осваивать не собираются, в современном мире это просто ни к чему.

Это лишние телодвижения.

Сегодня в нашей "Службе забытых цитат" — известное высказывание Председателя Мао:

"Десять тысяч бешеных крыс хуже, чем один бешеный тигр".

Это было сказано о них.

О хунвейбинах.

Но этой фразой закончилась история хунвейбинов, а началась она с другой фразы, сказанной Великим Кормчим в 1966 году.

Это была фраза "Огонь по штабам!".

Формально Мао Цзедун говорил о том, что завоевания Революции оказались под угрозой из-за плохих чиновников, севших в удобные кресла и утопивших Свободу и Равенство в бюрократизме и коррупции.

По сути же это была обычная для любой революции внутрипартийная борьба — Мао необходимо было всячески усилить собственную группировку и ослабить (а лучше — уничтожить) все другие группировки, претендовавшие не власть.

Необычным было только одно — инструмент для уничтожения.

Враги должны были быть уничтожены руками молодежи. Если точнее — подростков, называвших себя "хунвейбины".

То есть — "красные охранники". Их поддерживали отряды молодых рабочих "цзаофаней", то есть — "бунтарей".

Первые хунвейбины появились в конце мая 1966 года. Это были двенадцати-тринадцатилетние ученики средних школ, носившие на рукавах хлопчатобумажные красные повязки с желтыми иероглифами «Хун Вей Бин».