Вадим Трепавлов - Степные империи Евразии: монголы и татары

Сведения о войске одного из преемников Кучук-Мухаммеда — его сына Ахмеда встречаются в рассказах восточных хронистов о его участии в разгроме ханства кочевых узбеков после смерти Абу-л-Хайр-хана. Во время этой войны рубежа 1460–1470-х гг. внук Абу-л-Хайра Мухаммед Шейбани вознамерился напасть на армию Ахмеда, которая состояла, по одним данным, из 100 тыс., по другим — из 150 тыс. всадников; причем Молла Шади в своей хронике «Фатх-наме» ссылается на некое «исчисление сего войска» [769].

Примерно в то же время, в 1472 г., сам Ахмед через своего посла в Венеции, которая пыталась втянуть его в войну с турками, заявлял о находящемся под его началом 200-тысячном воинстве [770]. Ю.Г. Алексееву показалось, что «эта цифра не может считаться вполне точной: желая получить венецианские субсидии, Ахмат имел основание преувеличить свои силы». Однако расчетливые венецианцы едва ли приняли бы за чистую монету откровенную дезинформацию. Поэтому при определении численности татарской рати, приведенной Ахмедом на Русь в 1472 г., Ю.Г. Алексеев решил ограничиться 150 тыс., что «не будет большим преувеличением» [771].

Если принять на веру сведения восточных источников (о 100–150-тысячной рати), то получится, что в Большой Орде в начале 1470-х гг., т. е. в период ее могущества, проживало около 400–600 тыс. чел. В целом мы не находим такое количество невероятным. Ведь правое крыло Улуса Джучи на протяжении предыдущих полутора столетий представляло собой многолюдное и богатое ханство. От междоусобных конфликтов и внешних нашествий (Тимур) страдали в первую очередь города, а кочевники, как мы полагаем, не несли в них фатального численного урона.

Даже на закате истории Большой Орды в хрониках и дипломатической переписке встречаются упоминания о значительном количестве татар. Несмотря на голод среди них и при полном обнищании, как докладывал в Москву из Крыма посол Ивана III в 1498 г., «сказывают, татар болшой Орды добре много» [772]. По Мацею Меховскому, в начале зимы 1500 г. войско хана Шейх-Ахмеда насчитывало 60 тыс. чел., а женщин и детей было в Орде 100 тыс. [773] Через год Шейх-Ахмед привел своих подданных в Северскую землю, на литовско-московское пограничье, «и стал под Новгородом Северским и под другими городами, землю же всю, почти до самого Брянска, заполнил своим бесчисленным воинством» [774]. Мацей Стрыйковский дополняет, что в то время Шейх-Ахмед, планируя напасть на московские владения, призвал на помощь литовцев, которым сообщил о 100 тыс. конников под его началом [775].

Но это был уже период коллапса и агонии Орды. Подданные уходили от своих неудачливых правителей в соседние юрты. Брат и соправитель Шейх-Ахмеда Саид-Махмуд увел своих людей к Хаджи-Тархану. В итоге накануне гибельного нападения крымцев осталось «со царем с Ши-Ахметом и с салтаны и со князми всее конных и пеших тысячь с двадцать» [776].

Любопытную демографическую реконструкцию предложил О. Гайворонский. В 1501 г. крымский хан Менгли-Гирей командовал армией в 25 тыс. чел.; в 1502 г. она уже насчитывала 100 тыс. За столь короткий срок население и ополчение Крыма не могли настолько увеличиться за счет естественного прироста. О. Гайворонский резонно видит причину этого колоссального увеличения в переходе в крымское подданство жителей бывшей Большой Орды [777]. Следовательно, четырехкратное увеличение воинства Гиреев объясняется соответствующим пополнением их подданных после разгрома Большой Орды в 1502 г. Применяя указанную выше методику подсчета, получаем численность этих подданных, равную приблизительно 300 тыс. чел. [778]

Принято считать, что общим названием тюркоязычных жителей Золотой Орды был этноним «татары». В правом крыле государства в XIV в. существовала развитая городская цивилизация, действовали оживленные межрегиональные связи, функционировали мощные очаги старой оседлой культуры (Волжская Булгария, Крым, Молдавия). Поэтому там происходило постепенное отмирание патриархальных племенных норм жизни. Явно наблюдалась этническая консолидация, формирование золотоордынской татарской народности. Однако сначала пандемия чумы в середине столетия, а затем войны и миграции кочевников с востока прервали этот процесс.

Эти пришлые носители архаичных социальных и культурных норм, ордынцы левого крыла свято соблюдали племенной строй в своей среде, и социальные порядки в степях к востоку от Яика были гораздо более консервативными. Хотя для жителей восточных районов Золотой Орды XIV–XV вв. историки иногда употребляют условное общее наименование «кочевые узбеки», единого этноса там так и не сложилось.

Тем не менее зачатки общей идентичности — и как раз не татарской, а «узбекской» — порой можно зафиксировать для «постордынской» эпохи. Последний хан Большой Орды Шейх-Ахмед, отмечая сходство племенного состава кочевников Дешт-и Кипчака и мигрантов из Улуса Джучи в Великом княжестве Литовском в начале XVI в., говорил о «нашем узбекском народе» ( бізниңꞑ өзбəг та'іфісі ) [779]. В тюркских и персидских сочинениях XVI в. Ногайская Орда именуется Узбекистаном, а ее жители — мангытскими узбеками ( узбакан-и мангити ) [780]. Кроме того, подданные Казахского ханства предстают в некоторых источниках как узбек-казаки и (еще в XVII в.) узбеки [781]. По сообщению этнографа XIX в. А. Хорошихина, в разговоре с казахом о его исторических корнях тот обычно говорил: «Предки мои, начало мое — узбеки» [782].

Заметим, что этническая идентичность у жителей Дешта в те времена проявлялась прежде всего в осознании своей принадлежности к определенному племени ( эль ) и роду ( уруг ). Пребывание в составе более обширных общностей уже не предполагало рефлексии по поводу близости по родству и происхождению. Такими общностями были кочевой образ жизни, подданство одному монарху и — позднее — мусульманское единоверие.

Поэтому не стоит буквально трактовать слова Шейх-Ахмеда об узбекском народе как свидетельство сложившегося этноса. Слово узбек здесь могло иметь иное значение. В XVIII в. джунгарский хунтайджи заявил казахскому хану Абу-л-Хайру: «…перед оной вороной (российской императрицей. — В.Т. ) мы не станем на колени, ибо де они (русские. — В.Т. ) тележные, а мы узбеки (т. е. кочевники. — В.Т. )» [783].

Определить племенной состав Большой Орды можно только приблизительно, опираясь на отрывочные сведения источников. Ю. Шамильоглу считает, что основу населения ханства составляла конфедерация четырех племен: кияты, мангыты, салджиуты, кунграты [784]. Кроме того, имеется информация и о некоторых других элях.

Мангыт . Мангыты занимали первое место по влиянию и, может быть, по численности. В книге об истории Ногайской Орды мы подробно осветили историю этого эля в Большой Орде [785], поэтому здесь не будем подробно останавливаться на ней. Укажем лишь, что ведущая роль мангытских беков была освящена традицией беклербекства их родоначальника Эдиге. Эта традиция по-разному трансформировалась в Казанском, Астраханском, Крымском юртах и в Большой Орде. В этих ханствах (возможно, за исключением Казани) присутствовали аристократические мангытские роды, которые в разной степени влияли на политику местных Чингисидов и на управление их владениями. Кажется, наибольшим влиянием соплеменники Эдиге пользовались именно в Тахт эли. Мангыты жили там со времен Эдиге и пытались обосноваться по возможности в ставке каждого хана, которому доставался трон. Ниже мы еще вернемся к мангытским бекам в Большой Орде.