Вадим Трепавлов - Степные империи Евразии: монголы и татары

К Азову стекались выходцы из Орды еще во время ее существования. Именно в разлагавшейся Орде формировался этот своеобразный социальный слой вольных степных удальцов, трудноуправляемых и малозависимых. Описания набегов на южное русское пограничье в конце XV в. не оставляют сомнений в этнической принадлежности казаков: «Приходили татарове, ординские казаки и азовские», «Приходиша татарове ордыньскые казаки и азовскые»; «Приходиша татарове ординскіе, казаки, в головахъ приходилъ Тимишомъ зовоутъ, а с нимъ двѣсте и 20 казаковъ, въ Алексинъ» — и после боя с русскими «…иные ѣдучи татарове в Ордоу ранены на поути изомроша» и т. п. [802] По-видимому, участники набегов действовали самостоятельно, без ведома властей Тахт эли и Азака. Однако побитые казаки возвращались в Орду, т. е. наверняка домой. Не случайно в текстах того времени выражения «казаки заволжские» и «татары заволжские» часто употребляются как синонимы; разбойничают на торговых путях (т. е. занимаются типично казачьим «ремеслом») азовские и ордынские татары [803].

Но в полном смысле ордынцами их все же нельзя считать из-за их полунезависимого положения. Уже в то время они представляли собой внушительную силу, которую старались использовать в своих интересах окрестные правители. В 1496 г. хан Шейх-Ахмед писал великому князю Александру Казимировичу, что Менгли-Гирей, находясь во враждебных отношениях с Великим княжеством Литовским и Большой Ордой, «до азовъских казаковъ люди свои прысла», и казаки устроили в степи нападения на литовское и большеордынское посольства [804].

Подобный набег 1469 г. во главе с сыном хана «Заволжской Орды» описан у Яна Длугоша: «…множество татар, собранных из беглецов, грабителей и изгоев , которых они на своем языке называют козаками… вторглись… на землю Польского королевства» [805]. Польский хронист ясно дает понять, что, во-первых, казаки — это, с его точки зрения, асоциальный сброд, люди вне устойчивой общественной иерархии, пусть даже ордынской; во-вторых, они участвуют в набеге как подданные Большой Орды, поскольку воюют под командованием царевича; в-третьих, само понятие «казак» было для Длугоша новым [806], и он уверенно приписывает ему татарское происхождение (в чем совершенно прав).

Итак, ситуация 1460–1500-х гг., когда Золотая Орда окончательно развалилась, а вслед за ней неуклонно приближалась к коллапсу и Большая Орда, оказалась благоприятной для формирования в степях юга Восточной Европы вольных казачьих общин. В то время они состояли, вероятно, почти исключительно из татар, и прежде всего большеордынских («почти», т. к. нельзя исключить иноэтнические вкрапления — например, русских и черкесов). Как известно, впоследствии, в XVI в., в этот регион стали мигрировать выходцы из славянских стран. Поселяясь вместе с татарскими старожилами, они образовали общеизвестные объединения вольного казачества — будущие «войска» на Дону и в Запорожье.

Административная структура Большой Орды была унаследована от управленческой системы единого Джучиева Улуса и во многом повторяла ее. Но исторические обстоятельства XV в. привели к упрощению, свертыванию некогда разветвленного государственного механизма. В свое время мы попытались проследить регресс государственности после распада Золотой Орды в восточных юртах — Узбекском ханстве Абу-л-Хайра и Ногайской Орде [807]. Сделанный тогда вывод о «постепенном угасании кипчакско-золотоордынской государственности» кажется возможным применить и к Большой Орде.

Так же, как и во владениях Абу-л-Хайра, внутренней жизнью Тахт эли ведала администрация ханской ставки, типичная для любой номадной структуры; небольшая земледельческая периферия (у кочевых узбеков — побережье Сырдарьи, у большеордынских татар — Приднепровье и Пятигорье) была слишком мала и слаба, чтобы составить экономическую базу кочевой империи. К тому же эти районы стали местом частых конфликтов: — узбеков с Тимуридами, татар — с черкесами.

Главное же отличие двух ханств от Золотой Орды заключалось в отсутствии у их правителей эффективных средств принуждения по отношению к непокорным подданным. Недовольные их политикой беки могли безнаказанно увести свои улусы на другие земли или обособиться от хана, даже не трогаясь с места. Единственным способом для него привлечь к себе эли и их лидеров были частые и желательно победоносные войны с соседями. Такой военной активности не могли себе позволить — да и не нуждались в ней — Золотоордынские падишахи, существовавшие в условиях государственной стабильности.

С почти полной утратой земледельческой подпитки экономики своего ханства, с утратой государственных властных рычагов, Кучук-Мухаммед и его преемники оказались во главе образования, которое едва ли можно считать полноценным государством. Тем не менее довольно сложная иерархия элей и их предводителей, надплеменное территориальное деление, пережитки золотоордынской городской цивилизации (ислам, старая урбанизированная культурная область на Нижней Волге) не позволяют также видеть в Большой Орде и такую относительно примитивную социальную структуру, как составное вождество. Вероятно, по аналогии с ханством кочевых узбеков ее можно определить как раннее зачаточное государство — как переходную стадию между составным вождеством и типичным ранним государством [808].

Во главе этого государства стоял монарх, носивший титул хана. Мацей Меховский сообщает, что глава Большой Орды «называется Ир тли кси, что значит свободный человек. Называется он и Улухан ( Vluchan ), т. е. великий господин или великий император…» [809] Таким образом, он был «великим ханом» ( улу(г) хан ) и «свободным человеком» [810].

На рубеже столетий в Орде появился заранее объявленный наследник престола — калга . Им стал младший брат хана Шейх-Ахмеда Хаджи-Ахмед (Хаджике, Коджак, Хозяк).

Следом за калгой в иерархии власти стоял беклербек ( улуг бек ). Как говорилось выше, эта должность в Большой Орде была монополизирована мангытами из семьи золотоордынского беклербека Эдиге. При Кучук-Мухаммеде в разное время ее занимали сыновья Эдиге Мансур, Науруз и Гази, при Ахмеде — Тимур бен Мансур, при преемниках Ахмеда — сын Тимура Таваккул, внуки Мансура Джанкувват и Хаджике бен Дин-Суфи. Хан, калга и беклербек составляли триаду верховных правителей юрта. Эта структура отражена в донесении посла И. Кубенского в Москву летом 1500 г.: «А на царстве… нынеча Ших-Ахмет, а калга Хозяк салтан, Ахматов же сын, а князь Тевекель Темирев сын» [811].

Ранг беклербека московские современники передавали как «князь его (хана. — В.Т. ) больший» и «царев рядец», а литовские — как «великий князь» и «hetman jego (хана. — В.Т. )»; дары из Вильны посылались к Тимуру как к «hetmanovi carskiemu kniaziu» [812]. В качестве главы кочевой нединастической аристократии и высшего военачальника, наместника западной части Орды и командующего правым крылом ее войска беклербек номинально был равнозначен великим князьям Московскому и Литовскому. В действительности же последние являлись полноценными монархами и предпочитали ставить себя на одну ступень с ханами, а не с их главными беками. В 1500 г. Александр Ягеллон писал ногайским биям («князьям»): «Пережъ сего прысылалъ к намъ братъ нашъ Шыг Ахмать а брат вашъ велики княз Тювикел своих пословъ нашого зъдоровъя видети» [813], тем самым уравнивая себя с ханом, а своих ногайских адресатов с беклербеком Таваккулом.