Вадим Трепавлов - Степные империи Евразии: монголы и татары

Ордобазар (базар) перемещался вместе с ханом по степи. Он мог быть поделен между соправителями, как это случилось в 1501 г., когда «Ши-Ахметь… с братом своим с Сеит Махмутом сослался и базар с ним поделил» [830]. Свержение хана противником нередко сопровождалось захватом ордобазара и перемещением его во владения победителя. Так произошло и в 1502 г. По словам Менгли-Гирея, он «базар и орду всю взял» [831]. Это событие крымский бек Девлет-Бахты в 1515 г. изобразил так: «…государь наш Ординской Базар взял» [832]. Укрывшийся в Литве Шейх-Ахмед был убежден, что его имущество и казна Большой Орды, захваченные крымцами, содержались в неприкосновенности в крепости Кырк-Ер, и он вынашивал планы отвоевать эти трофеи: «Базар мои в Перекопе (т. е. в Крыму. — В.Т. ) в Киркели загнан в твердое местцо, абых его в целости достал, ино я не хочу того престати, абых свое отчызны базару не доставал под царем Перекопским» [833].

При исследовании истории тюркских государств XV–XVI вв. А. Беннигсен и Ш. Лемерсье-Келькеже пришли к заключению, будто в политических образованиях, наследовавших Монгольской империи, — от Крыма до Сибири и от Казани до Туркестана, имелись три объединительных элемента, которые «обеспечивали сплоченность населения степей»: монополия Чингисидов на ханскую власть, кочевые кланы и ислам [834]. Мы согласны с оценкой первых двух из этих пунктов, но не вполне разделяем подобную трактовку ислама. Мусульмане Золотой Орды (видимо, в особенности аристократия и кочевники) действительно были объединены как самим фактом принятия ислама, так и через особый институт сеидов , исследованный для той эпохи Д.М. Исхаковым. Далеко не случайно, что в ряде постзолотоордынских ханств сеиды — главы местного мусульманского духовенства — возводили свои генеалогии к общим предкам, жившим в эпоху Улуса Джучи [835].

Однако если посмотреть на события в Золотой Орде во время и после ее распада, то о религиозном единстве говорить не приходится. Ислам никогда не играл заметной роли в политике, оставался на уровне официальных идеологем и не препятствовал междоусобным конфликтам. Связи же между сеидами в разных ханствах едва ли можно считать заметным цементирующим фактором в межгосударственных отношениях.

При этом заметная роль духовных лиц во внутренней жизни и внешней политике татарских юртов несомненна. Выше говорилось о маулане, возглавлявшем ордобазар. В источниках о Большой Орде фиксируются сеиды и хаджи как главы посольских миссий в соседние государства [836]. В числе «добрых людей»-ордынцев, оказавшихся в разное время в московском плену, как сказано в одном послании хана Шейх-Ахмеда, «и Сеит есть, и попы ордынъскии» [837].

Среди деятелей такого рода особенно выделялся сеид Хаджи-Ахмед. Он пользовался одинаковым почетом в Большой Орде и в Крыму, но постоянно жил, очевидно, в Тахт эли. После разгрома государства крымцами в 1502 г. Хаджи-Ахмед вместе с массой татар-беженцев оказался в литовских владениях. По словам Менгли-Гирея, «тот сеить наш озле мене и озле Шахмата у почетности был» — и следовала просьба отпустить его в Крымский юрт. Сын Менгли-Гирея характеризовал Хаджи-Ахмеда как «от дедов и отцов наших нашего пошлого богомольца». Гиреи требовали отпустить сеида из Литвы не только из-за почтения к его авторитету и учености, но и по причине раздражавшего их покровительства, которое Хаджи-Ахмед оказывал ордынцам-эмигрантам, в том числе приближенным Шейх-Ахмеда [838].

Зачаточное раннее государство Большая Орда не имело стройного административно-территориального деления, присущего своему великому предшественнику Улусу Джучи XIII–XIV вв. М.Г. Сафаргалиев попытался увидеть признаки такого деления в знаменитом «ярлыке» Ахмеда Ивану III, протограф которого датируется различными авторами в диапазоне 1472–1480 гг. [839] Этот документ содержит, в частности, следующую фразу: «От четырех конец земли, от двоюнадесять поморий, от седмадесят орд , от Большия Орды» [840]. Эти 70 орд М.Г. Сафаргалиев принял за указание на 70 более мелких орд и улусов, на которые была раздроблена децентрализованная Большая Орда [841]. А.П. Григорьев возразил против столь буквального понимания данного фрагмента из цветистого (и неизвестно, сколь далеко отошедшего от тюркского оригинала) вступления к «ярлыку». Он посчитал это литературным приемом, когда количество орд оказалось искусственно подогнано под магическое число 7 [842]. Думаю, что скепсис А.П. Григорьева оправдан. В известных мне документах нет ни единого намека на существование каких-либо структур, с которыми можно было связать 70 орд Ахмедова «ярлыка».

А вот типично кочевническая система двух крыльев, несомненно, присутствовала в этом ханстве. Более того, в условиях отмирания золотоордынской цивилизации, когда степной социум возвращался на предыдущую стадию развития, к своим «матричным» формам существования, двухкрыльное членение народа и, соответственно, кочевий было естественным для татар. Но в данном случае мы вновь испытываем недостаток информации об устройстве крыльевой системы, не имеем представления о географическом положении правого (традиционно западного) и левого (восточного) крыла. Можно лишь догадываться, что границей между ними изначально была Волга, но последующие миграции массы народа на ее правый берег изменили этот порядок.

Выше уже приводились слова Шейх-Ахмеда из его письма о киятах: «и справа и злева вланы князи», т. е. в Орде находились огланы и беки правого и левого крыла. Кроме того, известно, что делилось на два крыла большеордынское ополчение — и, следовательно, население. В 1484 г. хан Муртаза обещал королю Казимиру IV, что постарается не допустить убытка его владениям «от правое руки, або от левое, або которые подле мене стоять, от братьий мои[х], от детей моих…» [843]. «Правая рука» и «левая рука» (тюркские обозначения крыльев — он кол и сол кол ), встречающиеся в разновременных ярлыках и других источниках, составляли непременный атрибут независимого кочевого владения, каковым, несмотря на всю неразвитость своей государственности, являлась Большая Орда.

Кочевое население Орды объединялось в улусные общины. Мы не знаем наверняка, но можем догадываться, что в этих «низах» татарского общества шла своя жизнь, велась борьба за существование в условиях постоянных экономических неурядиц и вражеских нападений. Тахт эли вовсе не представлял собой монолитный социальный организм. Изредка средневековые тексты доносят отголоски разногласий между высшей элитой и массой рядового населения (впрочем, возглавляемого племенными беками и ведомого ими).

В 1492 г. московский посол донес из Крыма, что «Орда была… покочевала к Пятма Горам; ино улусы за Ордою не покочевали, а покочевали… к Волзе; ино… Орда за улусы ж пошла к Волзе… Они тово деля к Волзе пошли, чтобы им чем было прокормитца» [844]. Здесь проявились разногласия в определении маршрута перекочевок между правительственной инстанцией — Ордой и улусным простонародьем. Не желая оставаться в Пятигорье в опасном отрыве от подданных, ордобазар тоже двинулся вслед за ними к Волге. Через шесть лет сложилась похожая ситуация, когда улусы предпочли не приближаться к Кавказу, но на сей раз двинулись на Дон: «А слух… таков, что Ши-Ахметь сюда и не хотел, да улусы не захотели быти под Черкассы, и Ши-Ахмет с ними покочевал к Дону» [845]. В обоих случаях улусники сочли рискованным располагаться со своими стадами по соседству с агрессивными черкесами, и хан вынужден был следовать по маршруту, выбранному подданными.