Вадим Трепавлов - Степные империи Евразии: монголы и татары

По аналогии с другими кочевыми владениями мы можем предполагать, что в ханстве находились районы, закрепленные за определенными элями. Достоверно это известно лишь о мангытах. На территории Большой Орды располагался юрт мандатов. При хане Ахмеде, т. е. в 1460–1470-х гг., им управлял беклербек Тимур, там же находилась его постоянная ставка. На «Князев Темирев улус» в 1485 г. напал Менгли-Гирей [846]. Мандаты кочевали на западе государства — в приднепровских степях [847], составляя правое крыло государства — в полном соответствии с рангом беклербека. Тимур умер в середине 1480-х гг., и его должность и юрт были унаследованы младшими родственниками. Один из них, Хаджике (Азика), стал беклербеком при хане Шейх-Ахмеде; о событиях «в Орде во улусех в Мангитех в Азикине улусе» упоминал хан Менгли-Гирей в 1491 г. [848]

После уничтожения Большой Орды степное Нижнее Подненровье служило кочевьем тем мангытам, которые предпочли перейти в крымское подданство, оставшись на старых местах. В составе ханского посольства 1516 г. в Москву был послан «от Мангытцкого юрта Шаг-Магмуд мурза» [849]. Еще в 1546 г. ногайские мирзы (родичи крымских мангытов) заявляли крымскому хану: «Буди тебе ведомо: Днепр деи нашь коч, твои татаровы по Непру не кочевали» [850]. «Улус твои на Днепре», — говорил хан Мухаммед-Гирей I мангытскому мирзе Тенишу (племяннику Тимура) [851].

При своем общем подданстве хану мангыты Большой Орды считались еще и народом своего бека. В 1564 г. русскому послу в Крыму Афанасию Нагому глава крымских мангытов Дивей заявил, что согласен для пользы московского царя воевать с поляками, но за это потребовал себе поминки такие же, что посылались «к деду моему к Темирю князю, как… был дед мои на своем юрте в Нагаех ». Нагой отвечал, что «жалованье великое» в старину шло Тимуру, «потому что был на своем юрте сам государь , а ты ныне служишь… у крымского царя». Но Дивей все твердил: «Дед мои Темир князь был на своем юрте в Нагаех» [852].

В отличие от других неполитических сюжетов хозяйство Большой Орды получило освещение в историографии. И.В. Зайцев в своей книге об Астраханском ханстве посвятил ему специальный раздел [853]. Описание и анализ проблемы, приведенные исследователем, как и объем привлеченных им материалов, в принципе достаточны, чтобы просто отослать читателя к этой работе. Однако для цельности изложения мы все же дадим краткий очерк экономики Тахт эли, отметив при этом, что источниковая база и большинство выводов у нас с И.В. Зайцевым во многом сходны.

Г.А. Федоров-Давыдов отмечал, что «Большая Орда оказалась наследницей только кочевой части Золотой Орды», она представляла собой одно из «кочевых государств, в которых нашла свое развитие кочевая стихия хозяйства, составлявшая один из главных укладов Золотой Орды» [854]. Можно спорить насчет дефиниций и терминологии (экономика кочевников вовсе не была стихийной; кочевая экономика не «нашла свое развитие», а продолжила естественное существование в подобающей ей экологической среде и т. д.). Однако главная мысль известного археолога, специалиста по истории Улуса Джучи абсолютна справедлива. В Большой Орде кочевое скотоводство действительно было главным занятием большинства населения. В этом она имела сходство с Узбекским ханством и Ногайской Ордой.

Номадный уклад жизни большеордынских татар описал А. Контарини: они «кочуют в поисках свежей травы и воды и никогда не живут оседло. У них не бывает иной пищи, кроме молока и мяса» [855]. Как и в любом кочевом социуме, улусные общины перемещались по степи не хаотично и «стихийно», а в соответствии с налаженными маршрутами между сезонными пастбищами. В нашем распоряжении есть некоторые данные о летовьях и зимовьях лишь на территории к западу от Волги. В 1500 г. Менгли-Гирей сообщал в Москву о ханах Большой Орды: «…недругом нашим Ахматовым детем летовати межы Доном и Днепром» [856]. Тремя годами ранее в наказе послу Ивана III запрещалось возвращаться из Крыма «ни с весны, ни в лете», т. к. была опасность встретить Орду «на сей стороне Дону»; надлежало дождаться, когда она «пойдет… за Дон, да перелезши Дон учнет кочевати к Волзе» [857]. В январе 1481 г. ногаи и сибирцы разгромили улусы хана Ахмеда на территории «меж Доном и Волгою, на Донцу на Малом близ Азова» [858].

Из этих сообщений можно заключить, что летние пастбища находились в районе Дона, зимние — в Волго-Донском междуречье и, таким образом, действовал широтный цикл кочевания. Однако для этой зоны Дешт-и Кипчака традиционно (еще с домонгольских времен) был характерен меридиональный цикл с летованием на севере и зимованием на юге. Это было связано с состоянием травостоя в разные сезоны, возможностью прокорма скота зимой и т. д. Возможно, волго-донской цикл кочевания также предусматривал передвижения народа и скота не строго с запада на восток и обратно, а на северо-запад, к московским и литовским границам (летом) и на юго-запад к волжским низовьям (зимой).

Состав стада был обычным для евразийских номадов. О нем известно из описания у И. Барбаро прихода подданных Кучук-Мухаммеда к Тане в 1438 г.: «Сначала шли табуны лошадей по шестьдесят, сто, двести и более голов в табуне; потом появились верблюды и волы, а позади них стада мелкого скота». Причем итальянец удостаивает татарских домашних животных лестными эпитетами — «прекрасные крупные быки», «высокие мохнатые двугорбые верблюды», «огромнейшие бараны на высоких ногах, с длинной шерстью и такими хвостами, что некоторые весят до 12 фунтов каждый» [859]. Заметим при этом, что татарские кони не вызвали у Барбаро никаких особенных эмоций.

Как ни странно, земледелие в этом кочевом обществе отмечено многими источниками, несмотря на его второстепенную и вспомогательную роль в экономике. Самое подробное описание принадлежит тому же Иосафату Барбаро. Он пишет, что в дни февральского полнолуния «устраивается клич по всей орде» с призывом готовиться к севу во время мартовского новолуния, с объявлением точного срока и места работ. В назначенное время татары нагружают телеги семенами и с пахотными животными, иногда целыми семьями, направляются в район будущей пашни, который располагается, как правило, в двух днях пути от кочевых стойбищ. Отсеявшись, возвращаются домой. За произрастанием урожая следит хан, который лично объезжает поля. Жатву производят те же люди, которые занимались севом. С ними в район полей отправляются желающие купить зерно. Барбаро указывает, что татары выращивают пшеницу (с урожаем сам-50) и просо (сам-100). «Иногда получают урожай столь обильный, что оставляют его в степи» (т. е. вообще не жнут?) [860].

Автор не называет местности, в которых татары занимались земледелием. На этот счет имеются сведения в других источниках. Пашни Большой Орды находились на берегах левых днепровских притоков Орела (Орели) и Самары, а также на реке Куме — в степях, примыкавших к области Пятигорье [861]. Неурожаи или срыв пахоты из-за вражеских набегов ставили татар в очень тяжелое положение, вызывали социальную напряженность и конфликты по поводу путей миграций. И.В. Зайцев отмечает, что Орда обрела бы стабильную продовольственную базу, если бы вышла за пределы волго-донских степей — на Кубань и в крымские владения. В частности, в этом крылась причина частых конфликтов с Крымским ханством. Однако непримиримая позиция Гиреев к своим соперникам — ханам Тахт эли, опора крымцев на могучий османский тыл не позволили Большой Орде реализовать этот шанс [862].