Вадим Трепавлов - Степные империи Евразии: монголы и татары

Над отношениями Московского государства с Большой Ордой всегда висела тень прежних даннических обязанностей Руси эпохи «ига». При общении с Иваном III татары не решались даже упоминать об этом. В начальном протоколе ханских грамот теперь употреблялось выражение «(такого-то хана) слово Ивану», т. е. просто с обозначением разного ранга правителей — хана («царя») и великого князя, без прежнего повелительного оборота сёзюм — «слово мое» [1090]. Но в переписке с Вильной и Краковом ордынцы давали волю ностальгии, сопровождая упоминания Ивана Васильевича непременным добавлением «холоп наш» [1091]. Польско-литовская сторона охотно поддерживала эти настроения, укрепляя в своих татарских собеседниках антимосковский настрой.

Единственный раз Иван III решил заплатить некое подобие дани, причем, насколько можно судить по источникам, без каких-либо особых настояний с татарской стороны. В 1502 г. Шейх-Ахмед написал Александру Казимировичу, вне себя от радости: московский князь «прыслалъ к намъ тые датки, чого жь отцу нашому и братьи нашои не давал». Ему вторил Таваккул: «…чого предкомъ царевымъ и нашымъ не давал, то нам тое дороги прислалъ» [1092]. Во-первых, обращает на себя внимание подчеркивание беспрецедентности выплат. Похоже, ордынцы уже успели забыть, сколько должны были платить русские в Орду, да и сам факт платежа воспринимался ими как возрождение порядков очень далекой старины — еще до «отца нашего» и «предков царевых». Во-вторых, для выплат употреблено понятие датки , которое, кажется, не употреблялось в практике русско-ордынских даннических отношений. Его использование, вместо ожидаемых дани, выхода, ясака , также свидетельствует об уникальности ситуации.

По сути «датки» есть синоним дани и являлись формой выхода [1093]. Но все-таки это был единичный эпизод, вызванный тактическими соображениями в условиях напряженной борьбы с литовцами. А.А. Горский, отмечая формальное признание Иваном III своей зависимости от Орды, указывает на его дипломатическую игру: одновременно московские посланцы в Бахчисарае поднимали на ордынцев Менгли-Гирея [1094]. После разгрома и исчезновения Большой Орды проблема «датков» естественным образом утратила актуальность.

В XVI в. Большая Орда вступила на последнем издыхании. В ходе смут и войн истощились ее табуны, уменьшились стада, расстроилась аграрная система. В кочевьях начался голод. Обо всем этом было известно в Бахчисарае: агентура Менгли-Гирея обосновалась в ставке беклербека Таваккула [1095]. Остатки домена Джучиева улуса на тазах превращались в легкую добычу для крымцев.

Ханский ордобазар хаотично перемещался по степи. Теперь его маршруты ограничивались полосой степей между Волгой и Днепром, за Волгой же «заволжские цари» уже не показывались. Источники застают ханов-соправителей то под Астраханью, то в Северо-Восточном Прикаспии, то на донских берегах и притоках (Медведица), то на днепровских (Десна, Орель, Самара, Сула)… В 1500–1501 гг. главным устремлением Шейх-Ахмеда (не разделявшимся его братьями) было перебраться на правый берег Днепра, пускай даже в литовские или османские владения, лишь бы иметь гарантии пропитания и безопасности.

Наглядным показателем надвигающегося краха стало массовое переселение кочевников в соседние страны. Разоренные татары оставляли своих неудачливых ханов и устремлялись под защиту более надежных покровителей. Даже царевичи-Джучиды подыскивали себе пристанище за границей. В то время в Московском государстве уже проживало немало высокородных татар. Вот и из Большой Орды туда переехали племянники Ахмеда Шейх-Аулиар бен Бахтияр и Юсуф бен Якуб [1096].

Однако наиболее популярным направлением миграции был Крым. Источники начала XVI в. отмечают: «Да пришол… из Орды к Менли-Гирею ко царю служити Ебага улан с братом… а с ними… пришло душ с три тысячи, а голодны и наги добре»; «к Менли-Гирею царю… пришли из Орды пеши человек с пятдесят, иные и с женами пришли» [1097] и т. п. Не выдержав голодного прозябания и холодов жестокой зимы 1500/1501 г., вконец разочаровавшись в способности мужа исправить ситуацию, старшая жена Шейх-Ахмеда с большой частью под данных («войска», как пишут хронисты) тоже эмигрировала в Крымский юрт [1098].

В мае 1502 г. Менгли-Гирей во главе крымской конницы сам выступил в поход на Большую Орду. Навстречу армии то и дело попадались «люди многие… идут к нему (Менгли-Гирею. — В.Т. ) в Перекопь», «улус из Болшие Орды, а идет тот улус в Перекопь» [1099]. Наступающим было известно, что Шейх-Ахмед рассорился со своим беклербеком Таваккулом, и под его началом осталось около 20 тыс. татар. Приблизительно 15 июня 1502 г. при впадении реки Суды в Днепр [1100] состоялось последнее сражение в истории Тахт эли, полностью проигранное Шейх-Ахмедом. Он бежал, его казна и ордобазар достались победителю. В подданство к Менгли-Гирею теперь перешли и улусы большеордынских татар, которые он планировал переселить южнее, ближе к собственно Крыму [1101].

Окрестные правители были тут же оповещены об этом. Гонцы из Бахчисарая доставили в Москву и Краков (и наверняка в другие столицы) сююнч, составленный в сходных выражениях: «Слава Богу, Ших-Ахметя, недруга нашего, розогонив, орду его и все его улусы Бог в наши руки дал»; «Божьею милостью отца своего болшую Орду взял… да и люди»; «Хвала Богу, на непрыятеля своего на Шы Ахмата цара прышод со многим воиском, Шы Ахмата цара прогнал, цара отца столец взял, и вси люди Богъ намъ дал» [1102].

Захват ставки ордынского хана традиционно расценивался его соперниками-победителями как обретение священного трона Саин-хана (Бату). Главной заслугой мангытского бека Ваккаса (вторая четверть XV в.) восточные хронисты считали то, что для своего патрона, хана Абу-л-Хайра, он «дважды завоевал трон Саин-хана», после чего с именем Абу-л-Хайра начала читаться хутба, чеканиться монета, и его персоной «украсился трон Саин-хана» [1103]. Точно таким же образом в XV — начале XVI в. Джучиды трактовали свои успехи в борьбе с Большой Ордой: «Ино мне счястье дал Бог, Тимер Кутлуева сына убивши, Саинской есми стул взял» (тюменский хан Ибрагим — Ивану III, 1494 г., по поводу разгрома хана Ахмеда тринадцатилетней давности); «Отца (предка. — В.Т. ) нашего Саина царя золотой столец в руках в нас» (царевич Ахмед-Гирей бен Менгли-Гирей — польскому королю Сигизмунду I, 1514 г.) [1104]. Сам Менгли-Гирей в послании киевскому воеводе сообщал о разгроме Большой Орды как об успешной кампании, в которой он «Шы Ахмата цара прогнал, цара отца столец взял» [1105].

Оставшийся без ставки Шейх-Ахмед укрылся в глухой степи. Его сопровождали около 4 тыс. татар, «а улусов с ним… есть же, да немного» [1106]. Помощи и пристанища он мог теперь искать у близких родственников, с которыми в разное время рассорился и разорвал отношения. Хан направился к Хаджи-Тархану, где царствовал Абд ал-Керим бен Махмуд. Прием ему там устроили достойный и послали известить о его приезде брата, Саид-Махмуда, который обретался в Ногайской Орде, а также влиятельных ногайских мирз.