Льюис Мамфорд - Миф машины

Воображать, будто бюрократия сравнительно недавнее изобретение, — значит, пренебрегать анналами древней истории. Первые документы, свидетельствующие о существовании чиновничества, относятся к эпохе пирамид. В надписи на кенотафе [51] Кенотаф — могила, не содержащая погребений. (Прим. ред.) в Абидосе некий чиновник, служивший при дворе фараона Пепи I из шестой династии, ок. 2375 г. до н. э., докладывал: «Его величество отправил меня во главе войска, тогда как знать, хранители печати царя Нижнего Египта, единственные спутники Дворца, главы номов и градоправители Верхнего и Нижнего Египта, товарищи и главные переводчики, главные прорицатели Верхнего и Нижнего Египта, и главные сановники, — каждый из них стоял во главе отдельного отряда Верхнего или Нижнего Египта, или же деревень и городов, которыми они управляли.»

Данный текст говорит не только о существовании бюрократии, но, как и свидетельство Петри, приводившееся выше, показывает, что уже произошли разделение труда и специализация функций, необходимые для успешного действия чиновничьего механизма.

Это развитие началось по меньшей мере тремя династиями раньше: а именно (что не случайно) при строительстве большой каменной пирамиды Джосера в Саккаре. В «Граде непобедимом» Джон Уилсон замечает: «Мы обязаны Джосеру не только началом монументальной каменной архитектуры в Египте, но и созданием нового чудовища — бюрократии». Это не было простым совпадением. И У. Ф. Олбрайт, комментируя данное событие, указывает, что «...возросшее число титулов, обнаруживаемое в печатях периода первой династии ... несомненно, заставляет предположить существование довольно сложного аппарата чиновников».

После учреждения иерархической структуры человеческой машины теоретически уже не было границ для числа рабочих рук, которыми она управляла, или для власти, которой она обладала. Устранение человеческого измерения и органических пределов, собственно, и составляет предмет гордости подобной авторитарной машины. Частично ее эффективность объяснялась применением неограниченного физического принуждения для преодоления человеческой лени или телесной усталости. Важным шагом в сотворении человеческой машины стала и профессиональная специализация: ведь достичь сверхчеловеческой точности и совершенства результата можно было только благодаря напряженной концентрации навыков в каждой точке рабочего процесса. Здесь и берет свое начало масштабное разделение и подразделение труда, характерное для современного промышленного общества.

Римский афоризм, гласящий, что закону нет дела до мелочей, можно по справедливости отнести и к мегамашине. Силы, приводимые в движение царем, требовали коллективных проектов соразмерного порядка: крупномасштабных операций, связанных с изменением облика земли, — поворота рек, рытья каналов, сооружения мощных стен. Как это обстоит и с современной технологией, мегамашина начинала все больше навязывать свой диктат обслуживавшим ее рабочим, перечеркивая другие, более живые человеческие потребности. Человеческие машины по природе своей были огромны и безлики — если не сказать, что намеренно обесчеловечены; они или действовали с большим размахом, или вовсе бездействовали, ибо никакая армия чиновников, сколь бы усердна она ни была, не могла бы непосредственно управлять работой тысячи маленьких мастерских или земельных хозяйств, если бы у них всех сохранялись собственные традиции, собственные ремесленные навыки, своя осознанная личная гордость и чувство ответственности. Поэтому жесткая форма контроля, присущая коллективной машине, вплоть до нашей эпохи ограничивалась лишь крупными массовыми предприятиями и крупномасштабными операциями. Этот изначальный недостаток мешал расширению мегатехники до тех пор, пока не изобрели механической замены для живых работников.

Значение бюрократического звена между источником власти — божественным царем — и теми живыми человеческими машинами, что выполняли строительные или разрушительные работы, едва ли можно переоценить; к тому же именно бюрократия занималась сбором ежегодных налогов и податей, которые поддерживали новую социальную пирамиду, и насильственным образом набирали рабочую силу, составляющую основу новой механической фабрики. По сути, чиновничество являлось третьим типом «незримой машины» (можно назвать ее машиной коммуникаций), существовавшей рядом с военной и трудовой машинами и служившей неотъемлемой частью законченной тоталитарной структуры.

Не последней по важности особенностью классической бюрократии является то, что она ничего не производит: ее задача — передавать без изменений или отступлений приказы, исходящие свыше, из центрального «штаба». Никакие местные сведения или человеческие соображения, которые могли бы изменить этот неподатливый процесс передачи, не допускаются. Жесткую организацию могут нарушить лишь коррупция или открытый бунт. В идеале, подобный административный метод требует старательного подавления любых самостоятельных порывов личности, а также готовности исполнять повседневную работу с ритуальной точностью. Как мы уже видели, такой ритуальный порядок проникает в рабочий процесс не впервые; в действительности, представляется в высшей степени сомнительным, чтобы подобного подчинения бесцветному режиму бесконечного повтора можно было бы добиться на данном этапе, если бы этому не предшествовала тысячелетняя дисциплина религиозного ритуала.

Бюрократическая регламентация на самом деле являлась частью более общей регламентации жизни, порожденной ориентированной на власть культурой. Ничто так не явствует из «Текстов пирамид», с их утомительным повтором формул, как невероятная способность выносить однообразие — способность, предвосхитившая тот пик всеобщей скуки, которого достигла уже наша эпоха. Это тяжкое давление слов — психологическая сторона систематического и всестороннего давления, породившего и запустившего машину. Лишь те, что оказались достаточно послушными, чтобы выносить такой режим, — или достаточно инфантильными, чтобы радоваться ему, — становились эффективными «винтиками» в человеческой машине на каждой из стадий ее работы, от получения приказа до его выполнения.

Приметы этого космического механического порядка легко опознаваемы. Прежде всего, как мы уже отмечали, произошло изменение масштаба. Привычка «мыслить по-крупному» появилась одновременно с первой человеческой машиной; ибо сверхчеловеческий масштаб, примененный к индивидуальным структурам, увеличивал личное могущество властителя. В то же время, он способствовал уменьшению видимого размера и значения всех необходимых человеческих составляющих, кроме энергичного и поляризующего центрального элемента — личности самого царя.