Леонид Алексеев - Полоцкая земля (очерки истории Северной Белоруссии в IX–XIII вв.)

Вопрос о характере проникновения славянских племен на территорию восточных балтов, как и вопрос о судьбах последних, в науке еще не поставлен из-за малой изученности археологических памятников. Балтийские гидронимы, выявленные первоначально на территории Восточной Европы Фасмером и К. Бугой [120], а теперь изученные Топоровым и Трубачовым [121], показывают, что эти наименования, распространенные от Прибалтики до Оки, дошли до нас только потому, что были восприняты славянами от аборигенов, что могло иметь место лишь при длительном соседстве тех и других на одной территории. Кроме того, территория балтийских племен, четко очерчиваемая археологическими памятниками — городищами со штрихованной керамикой, почти полностью повторяется в ареалах распространения определенного антропологического типа, судя по исследованиям курганных черепов и современного населения этих мест [122]. Это же подтверждает и белорусская диалектология. Два основных диалектных массива белорусского языка — с твердым «р» и «аканьем» (сильным и умеренным) почти полностью соответствуют территории распространения городищ штрихованной керамики, несмотря на разделяющие их две тысячи лет [123]. Дополнительный материал дает новейшее картографирование белорусских диалектов [124]. Некоторые границы, разделяющие различные диалектальные явления, повторяют племенные границы раннего железного века. Так, поморская культура, например, распространенная в III–I вв. до н. э. в Польше и открытая недавно в Юго-Западной Белоруссии к западу от Верхней Горыни и Пинска [125], с северной границей по р. Ясельде, отчетливо прослеживается в границах распространения определенных диалектов (карты — № 34, 35, 55 указанного атласа см. сноску 18 и другие). Интересующая нас территория городищ со штрихованной керамикой в целом, по-видимому, соответствует районам распространения глаголов с основой на «г», «к» и др. (карты № 178, 179, также № 42 и т. д.). Отдельные границы племен неоднократно повторяются (в однообразных вариантах) при картографировании других диалектных явлений (южная — см. карты № 87, 139, северная— 148, 149, восточная — № 42 и т. д.). Все эти совпадения современных данных с данными археологии показывают, что. древнее балтийское население не было уничтожено и не спасалось бегством, а постепенно, может быть, первоначально далеко не мирно, как это принято предполагать, было ассимилировано славянами. В последнем убеждает и наблюдение П. Н. Третьякова о том, что городища Смоленщины (т. е. той территории восточнобалтийских племен, на которую первоначально проникли славяне) в третьей четверти I тысячелетия н. э. (т. е. именно тогда, когда началась славянская колонизация) были необычайно укреплены «многочисленными валами, рвами и искусственно обработанными склонами» [126]. В постоянном взаимодействии местные и славянские черты постепенно модифицировались и дали, наконец, на территории ассимиляции те оригинальные признаки в современной антропологии, диалектологии и, может быть, даже в фольклоре, которые мы считаем сейчас присущими белорусам. Таким образом, процесс ассимиляции древними славянами восточных балтов можно считать одним из важнейших при изучении образования белорусской народности. Его всестороннее исследование стоит на очереди дня. Какие же археологические памятники следует связывать с проникновением в Белоруссию славян?

Период VII–IX вв. в Смоленщине, Псковщине, в Северной Белоруссии, также на верхнем Немане и в ряде других мест связан, как известно, с распространением особого типа памятников — «длинных курганов». Картографирование их в пределах Белоруссии показывает, что они распространены здесь либо на севере, где за прежнюю границу городищ со штрихованной керамикой почти не заходят, либо в верхнем Понеманьи. Территория же верховьев неманской Березины, Сервеча, озер Свирь, Мядель, верховьев Дисны и Браславских озер занята (в противоположность утверждению Ф. Д. Гуревич) [127]только удлиненными курганами. В Белоруссии длинные курганы почти не раскапывались, а судить о них по раскопкам удлиненных, как это делает В. В. Седов, не правомерно [128]. Приходится довольствоваться пока лишь самыми общими представлениями о памятниках этого вида и об оставившем их населении.

Этническая принадлежность населения, оставившего длинные курганы, казалась еще во времена А. А. Спицына спорной, и сам этот исследователь в конце жизни стал склоняться к мысли о принадлежности их литовцам [129]. Дело в том, что территория распространения этих курганов значительно шире летописной территории кривичей (верховья Волги, Двины и Днепра), а их инвентарь далеко не чисто славянский. Количество сторонников литовской принадлежности этих курганов увеличилось после систематических раскопок их в Смоленщине, во время которых был обнаружен многочисленный балтийский материал (гривны, спиральки, цепочки, характерные подвески и т. д., а также керамика внешне близкая роменско-боршевской, а в действительности идентичная керамике курганных трупосожжений Литвы, правда, несколько более поздних) [130]. Однако балтийские вещи дают в основном только смоленские памятники, а в псковских длинных курганах, которые по географическому положению ближе к Прибалтике и к тому же древнее Смоленских, их нет. Итак, как это уже показал В. В. Седов [131], племена, оставившие длинные курганы, расселившиеся в Смоленщину и, вероятно, в северную Полотчину (где курганы очень похожи на смоленские по внешнему виду) из Псковщины, первоначально балтийскими вещами не пользовались и восприняли их от балтийских аборигенов только на Смоленщине, по-видимому, при ассимиляции этих племен. Если это были действительно славяне и именно кривичи, то как они проникли на Псковщину первоначально? Ф. Д. Гуревич впервые обратила внимание на изобилие длинных курганов в Понеманьи [132]. Руководствуясь наблюдением о распространении там курганных насыпей длиною до 80 м (что в Псковщине служит признаком наибольшей древности этого вида памятников) и используя утверждение А. Г. Митрофанова о гибели некоторых городищ штрихованной керамики западных областей БССР в результате пожара, а также учитывая, что ранних длинных курганов в Смоленщине нет, В. В. Седов высказал предположение, что длинные курганы Понеманья являются промежуточным звеном в продвижении кривичских племен на Псковщину через западные области Белоруссии. Исходной территорией их движения исследователь называет Польшу, где изредка якобы встречаются длинные курганы [133]. Действительно, на пути предполагаемого В. В. Седовым движения кривичей на север, казалось бы, повсеместно должны встречаться и кривичские топонимы (см. рис. 1). Однако движение кривичей из Польши польским археологам кажется сомнительным, так как длинные курганы там почти неизвестны [134]. Оставим в стороне вопрос о путях проникновения кривичей на Псковщину до раскопок длинных курганов на верхнем Немане и выскажем следующее предположение. Мы полагаем, что длинные курганы Псковщины действительно оставлены кривичами, которые позднее расселились в Полотчину и в Смоленщину, где и ассимилировали аборигенное балтийское население, восприняв от них многие (вероятно) предметы материальной культуры, часть которых попала в погребения. Окончательное разложение родопатриархальных отношений и изменения в структуре общества и, в частности семьи, привели к появлению нового вида памятников погребений, к так называемым круглым (или, точнее, к полусферическим) курганам.