Павел Щеголев - Первенцы русской свободы

Наконец, 30-го января некоторые сведения о Грибоедове дал Артамон Захарович Муравьёв, командир Ахтырского полка. Ему был предложен следующий вопрос: «кто именно был тот Грибоедов, с которым вы, приехав к Бестужеву (т. е. к Бестужеву-Рюмину, в Киеве.— П. Щ.), нетерпеливо желали видеться с Сергеем Муравьёвым, за которым Бестужев посылал нарочного, и в чём заключались как предмет требуемого свидания с ним, так и взаимные ваши разговоры?» А. 3. Муравьёв отвечал: «Грибоедов, которого желал познакомить с Муравьёвым тот самый, который при генерале от артиллерии Ермолове находится. Желание моё видеть Сергея Муравьёва тогда истинно было родственное и дружеское, касательно Грибоедова, то говоря о моём брате, как о особенно умном человеке, и зная, что Грибоедов предполагал остаться в Киеве, то хотел доставить ему этим удовольствие. С Муравьёвым Сергеем я виделся тогда коротко, ибо он приехал в полдень, а уехал на другое утро рано. Во время же его бытности сих нескольких часов, приехала моя жена [350], с которою я 6 месяцев не видался. При мне разговор их, в котором я участвовал урывками, был общий, и не касающийся до общества» [351].

Три момента должны были привлечь внимание следственной комиссии: принадлежность к обществу, цель пребывания в Киеве и отношения его к предполагаемому тайному обществу в корпусе генерала Ермолова.

27-го декабря 1825 года последовало соизволение на арест Грибоедова. Только 2-го января 1826 года было послано отношение, подписанное военным министром, на имя Ермолова за № 52 следующего содержания:

«По воле Государя Императора покорнейше прошу Ваше Высокопревосходительство приказать немедленно взять под арест служащего при вас чиновника Грибоедова со всеми принадлежащими ему бумагами, употребив осторожность, чтобы он не имел времени к истреблению их, и прислать как оные, так и его самого под благонадёжным присмотром в Петербург прямо к Его Императорскому Величеству» [352].

Ермолов в январе 1826 года предпринял движение на Чечню. 21-го января отряд из Червленой станицы выступил в крепость Грозную. Сюда прибыл Ермолов 22-го вечером. В этот же вечер в Грозную прискакал фельдъегерь Уклонский с бумагой военного министра. Грибоедов был в это время вместе с Ермоловым. Д. А. Смирнов, хорошо осведомлённый биограф Грибоедова, со слов его друга С. Н. Бегичева, рассказывает: «Курьер, прискакавший за Грибоедовым в Екатериноградскую станицу, застал Ермолова за ужином с обычным его обществом. Получив депешу, Ермолов вышел в другую комнату прочитать её и сейчас позвал туда Грибоедова. „Ступай домой и сожги всё, что может тебя компрометировать,— сказал он.— За тобой прислали, и я могу дать тебе только час времени“. Грибоедов ушёл, и, после назначенного срока, Ермолов пришёл арестовать его со всей толпой — с начальником штаба и адъютантами. Часть бумаг Грибоедова была в крепости Грозной,— Ермолов дал предписание коменданту взять их и вручить курьеру» [353]. Д. В. Давыдов в своих записках со слов достоверных свидетелей утверждает, что «Ермолов, желая спасти Грибоедова, дал ему время и возможность уничтожить многое, что могло более или менее подвергнуть его беде» [354]. Очевидец ареста, Шимановский, также утверждает, что Грибоедову удалось уничтожить компрометирующие бумаги: «если бы бумаги Грибоедова уцелели», то он не возвратился бы из Петербурга [355]. Рассказ Шимановского об обстоятельствах ареста исполнен крупных неточностей: он, например, относит его к 28-му декабря 1825 года. Но вообще можно считать установленным, что Грибоедов был предупреждён об аресте.

Но действительно ли уничтоженные бумаги были так опасны для Грибоедова? Е. Вейденбаум в своей статье об аресте Грибоедова, написанной по архивным данным, сомневается в этом [356], указывая, между прочим, и на то, что известие о событиях 14-го декабря было поручено Ермоловым 24-го декабря и, следовательно, Грибоедов имел возможность уничтожить их и раньше. Какого же содержания могли быть бумаги? Компрометировать Грибоедова могла только переписка, и её-то он и уничтожил [357]. Она, действительно, могла бы осложнить его дело.

Как бы там ни было, 22-го же вечером был произведён арест Грибоедова и осмотр его бумаг. Все бумаги были опечатаны и сданы под расписку фельдъегерю; вещи и книги Грибоедов получил обратно. Сохранился список найденных у него книг: в нём нет ни одной книги, которая намекала бы на то, что её владелец интересуется злободневными социальными вопросами. В его чемодане нашли: словарь российской академии, сочинения Державина, географическое и статистическое описание Грузии и Кавказа, описание Киево-Печерской лавры, краткое описание Киева, народные сербские песни, сербский словарь, старинные малороссийские песни, киевские святцы, путешествие по Тавриде и одну греческую книгу. Во Владикавказе, где курьер получил ещё часть бумаг Грибоедова, тоже нашли книги, именно: родословная история о татарах Абульгази [358], история Бургундии, правила славянского языка Добровского [359]и Зендавеста в немецком переводе [360]. Тут же оказалась топографическая карта Крыма [361]. Очевидно, все эти книги ехали с Грибоедовым из Петербурга.

23 января Ермолов секретно сообщил барону Дибичу: «Господин военный министр сообщил мне высочайшую государя императора волю взять под арест служащего при мне коллежского асессора Грибоедова и под присмотром прислать в Петербург прямо к его императорскому величеству. Исполнив сие, я имею честь препроводить г-на Грибоедова к вашему превосходительству.— Он взят таким образом, что не мог истребить находившихся у него бумаг, но таковых при нём не найдено, кроме весьма немногих, кои при сём препровождаются. Если же бы впоследствии могли быть отысканы оные, я все таковые доставлю. В заключение имею честь сообщить вашему превосходительству, что г. Грибоедов во время служения его в миссии нашей при персидском дворе и потом при мне как в нравственности своей, так и в правилах не был замечен развратным и имеет многие хорошие весьма качества» [362].

23 января фельдъегерь Уклонский вместе с Грибоедовым выехал из Грозной в Екатеринодар; здесь им пришлось ожидать, пока прибудут чемоданы Грибоедова, находившиеся во Владикавказе. Только 30 января фельдъегерь и Грибоедов выехали из Екатеринодара. Фельдъегерь оказался покладистым человеком, и ехать с ним было не особенно тяжело. В Москву прибыли в первых числах февраля [363]. Вот как С. Н. Бегичев рассказывал Д. А. Смирнову об этом пребывании Грибоедова в Москве:

«Грибоедов… чтобы не испугать меня, проехал прямо в дом брата моего Дмитрия Никитича, в Старой Конюшенной, в приходе Пятницы-Божедомской. В этот самый день у меня был обед: родные съехались провожать брата жены моей А. И. Барышникова, возвращавшегося из отпуска на службу. Дм<���итрий> Никит<���ич> должен был обедать у меня же. Ждали мы его, ждали и наконец сели за стол. Вдруг мне подают от брата записку такого содержания: „Если хочешь видеть Грибоедова, приезжай: он у меня“. Я, ничего не подозревая, на радостях, сказал эту весть во всеуслышание. Родные, зная мои отношения к Грибоедову, сами стали посылать меня на это так неожиданно приспевшее свидание. Я отправился.