Павел Щеголев - Первенцы русской свободы

Публикуемое нами дело приносит неизвестный ещё документ, свидетельствующий о моменте, нашедшем отражение в письме Тургенева. Это маленькая справка о семье А. С. Пушкина, предлагавшая материал для решения вопроса (даём её в переводе с франц.):

„Г. Александр Пушкин, сын Сергея Львовича Пушкина, некогда исполнявшего должность чиновника комиссариата, где он имел чин 5-го класса, и в настоящее время отставленного от службы. У него должна быть недвижимость в Псковской губернии. Мать его, госпожа Пушкина — урождённая Ганнибал.

Это фамилия малосостоятельная, и молодой Пушкин, ничего не получая от своих родителей, был вынужден жить на своё скромное жалованье в 700 рублей в год и на доходы со своих сочинений“.

Когда Александр Павлович придумывал кару Пушкину, пред ним лежало не только представление Воронцова, но ещё добытая путём перлюстрации выписка из письма Пушкина. Вот эта выписка:

„Читая Шекспира и Библию, святых дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гёте и Шекспира. Ты хочешь знать, что я делаю — пишу пёстрые строфы романтической поэмы [602] и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я ещё встретил [603]. Он исписал листов 1000, чтобы доказать qu’il ne peut exister d’ètre intelligent Créateur et régulateur [604], мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к нещастию, более всего правдоподобна“ [605].

Письмо в подлиннике нам неизвестно; самая же выписка стала известна по копии, присланной графом Нессельроде Воронцову, и полностью оглашена в помянутом выше лейпцигском издании „Материалы для биографии Пушкина“, в 1875 г. [606]Перлюстрированный отзыв Пушкина об „афеизме“ сыграл, конечно, известную роль в решении царя, но замечательно то, что перлюстрация совершенно затушевала роль Воронцова. Сам Пушкин искренне и простодушно приписывал свою ссылку этой перлюстрации. „Я сослан за строчку глупого письма…“ (письмо к Жуковскому от 29 ноября 1824 г.) (XIII, 124). „Покойный император сослал меня в деревню за две строчки нерелигиозности… Его величество, исключив меня из службы, приказал сослать в деревню за письмо, писанное года три тому назад, в котором находилось суждение об афеизме“ (письмо к Жуковскому 7 марта 1826 г.) (XIII, 265). Уже в ноябре 1824 г., как видим, Пушкин уже знал о перлюстрированном письме, о выписке из него. Где же он мог познакомиться с ней? Конечно, в Одессе, в канцелярии генерал-губернатора, которому копия выписки была прислана. Эта выписка и заслонила инициативу графа Воронцова.

В Одессе Пушкин и его друзья ещё долго ничего не знали о конце дела Пушкина. 18 июля Вяземская писала мужу: „Мы ничего не знаем, что происходит в Петербурге по поводу него“. А 19 июля поясняла: „Из-за отсутствия гр. Воронцова мы ничего о нём не знаем“. Воронцовы отсутствовали из Одессы с 14 июня. 23 июля вернулась графиня Воронцова, а 27 июля Вяземская писала мужу: „Мы продолжаем ничего не знать про судьбу Пушкина. Даже графиня знает, что и ты, что он должен уехать из Одессы. Её муж просто сказал, что в Одессе ничего нельзя было сделать для него, но мы не знаем, чем это кончится“ [607].

Но как раз в это время это уже кончалось. 6 июля на Каменном острове, в Елагином дворце, Александр I просмотрел проект письма, написанного Нессельроде графу Воронцову, и одобрил его. 11 июля письмо было подано на подпись Нессельроде и в тот же день отправлено в Одессу. В руках Воронцова оно было 24—25 июля. В публикуемом здесь деле письмо находится в „отпуске“. Подлинник его — в названном деле новороссийского и бессарабского генерал-губернатора. Даём перевод документа.

„Граф, я не преминул представить государю письма, которые ваше сиятельство мне направили, по поводу коллежского секретаря Пушкина. Его величество в полной мере одобрил предложение удалить его из Одессы, вследствие соображений весьма справедливых, на которых вы основывались и которые за это время получили подтверждение ещё другими сообщениями об этом молодом человеке, дошедшими до его величества.

Совокупность обстоятельств обнаруживает, к несчастью, в настоящее время, что он далёк от отречения от дурных принципов, которые таким губительным образом отметили его первые шаги на общественном поприще.

Вы в этом убедитесь, граф, пробегая прилагаемое при сём письмо, которое его величество поручил мне сообщить вам и о котором московская полиция поставлена в известность вследствие той огласки, которую оно получило.

Вследствие этого император, дабы дать почувствовать ему всю тяжесть его вины, приказал мне вычеркнуть его из списка чиновников министерства иностранных дел, мотивируя это исключение недостойным его поведением. С другой стороны, его величество не считает возможным согласиться предоставить его самому себе, так как, не будучи немедленно подвергнут наблюдению, он будет пытаться, без сомнения, распространять, в той или иной степени, опасные взгляды, которые он исповедует, и этим самым поставит правительство в необходимость применить к нему, наконец, строжайшие меры.

Чтобы отдалить насколько возможно эти последствия, его величество не соизволил ограничиться исключением его со службы, но почёл нужным выслать его в имение, которым его родители владеют в Псковской губернии, и водворить его там под надзор местных властей. Да благоволит ваше сиятельство поставить в известность господина Пушкина обо всех решениях, которые его касаются, наблюсти, чтобы они были выполнены со всею точностью, и отправить его без промедления в Псков, обеспечив ему путевые издержки.

Примите, граф, уверение в моём высоком уважении…“

Итак, Александр I пошёл дальше Воронцова: он не только удалил Пушкина из Одессы, но исключил со службы, правда, номинальной, и изолировал его в псковской деревне. Весть о высылке Пушкина разнеслась по Петербургу и в Москве довольно скоро. Уже 31 июля Вяземский сообщал так: „Из Петербурга пишут, что он выключен из службы, и велено ему жить у отца в деревне. Правда ли? Надобно было дарование уважать! Грустно и досадно“. А 5 августа Тургенев писал Вяземскому: „Ты уже знаешь, что Пушкин отставлен; ему велено жить в псковской деревне отца его под надзором Паулуччи. Это не по одному представлению графа Воронцова, а по другому делу, о котором скажу после, на словах. О приезде его туда ещё ничего не слышно, и не знаю ещё, приехал ли?“ [608]

„Решительное“ письмо графа Нессельроде было получено графом Воронцовым в отсутствие его из Одессы. Немедленно он предписал одесскому градоначальнику привести в исполнение волю царя [609]. 29 июля эта воля была объявлена Пушкину. С него взята была следующая подписка:

„Нижеподписавшийся сим обязывается, по данному от г. одесского градоначальника маршруту, без замедления отправиться из Одессы к месту назначения в губернский город Псков, не останавливаясь нигде на пути по своему произволу, а по прибытии в Псков явиться лично к г-ну гражданскому губернатору. Одесса, 29 июля 1824 г. Коллежский секретарь Александр Пушкин“.