Павел Щеголев - Первенцы русской свободы

Источники творческого воображения, создававшего «Монаха», сводятся к трём группам впечатлений. Первая группа дана чтением и изучением литературных образцов; вторая — созерцанием картин, которые Пушкин видел на стенах дворцовых покоев, и гравюр, которыми была так богата французская книга XVIII века, и, наконец, третья возникла из непосредственных возбуждений реальной действительности. Несколько слов о действительности, питавшей эротику 13—14-летнего мальчика, воспитанника закрытого учебного заведения, которое казалось ему монастырём. Чувственные вожделения, давшие реальную основу эротике «Монаха», шли от сцены домашнего театра графа Варфоломея Васильевича Толстого. 2 сентября 1815 года лицейский товарищ Пушкина Илличевский писал из Царского Села своему другу Фуссу в Петербург: «Описать ли тебе, как я провожу время? — Наше Царское Село в летние дни есть Петербург в миниатюре. И у нас есть вечерние гулянья, в саду музыка и песни, иногда театры. Всем этим обязаны мы графу Толстому, богатому и любящему удовольствия человеку. По знакомству с хозяином и мы имеем вход в его спектакли — ты можешь понять, что это наше первое и почти единственное удовольствие» [686]. По словам Гаевского, «лицеисты… вместе с другими посетителями засматривались на первую любовницу доморощенной труппы Наталью, которая однако же была плохою актрисою» [687]. Вот этой-то Натальей и была уязвлена чувственность 13—14-летнего поэта. Яркую характеристику эротического увлечения Пушкина крепостной актрисой даёт его «Посланье к Наталье» [688], появившееся в печати в полной редакции только в 1905 г. Подросток-поэт ещё далёк от физиологической близости к женщине и не наяву, а только в воображении дерзает пламенной рукой ласкать белоснежну полну грудь и только во сне видит с собой милую в лёгком одеянии,— «робко, сладостно дыханье, белой груди колебанье, снег затмившей белизной». Автор послания не без некоторого стыда и сам сознаётся, что он впервые чувствует себя влюблённым.

Автобиографичность этого признания в первой влюблённости не достаточно, пожалуй, даже совсем не оценена. К сожалению, мы не можем сделать хронологического приурочения. Мы не знаем даты возникновения театра Толстого; из письма Илличевского нам уже известно, что летом 1815 г. театр играл. Играл ли он в 1812, 1813 г., когда лицеисты начали его посещать, на это указаний пока не находим. Хронологию «Посланья к Наталье», печатающегося под 1814 г., нельзя считать установленной. Единственным основанием является категорическое утверждение Гаевского: «Пушкин написал в 1814 году напечатанные [Анненковым [691]] в отделе стихотворений неизвестных годов посланья „К Наталье“ и „К молодой актрисе“ [692]. Но мы, к сожалению, не знаем, чем руководился Гаевский при датировке: собственными домыслами, представляющимися ему бесспорными, или определёнными фактическими указаниями. Кроме того, для нас ясно, что послания „К Наталье“ и „К молодой актрисе“ должны быть разделены значительным промежутком, а они и печатаются-то рядом: если первое относится к началу увлечения, то второе, понятно, к позднему моменту, моменту охлаждения. Да, кроме того, и по формальным достижениям второе послание стоит настолько выше первого, что говорить об одновременности их создания не приходится.

„Посланье к Наталье“ заканчивается саморекомендацией автора предмету своей страсти, не имеющему представления о том, кто этот нежный Целадон [693].

Заключительная строка приводит нас к поэме „Монах“. Лицей — монастырь, лицеист — монах; он подвержен искушениям плоти, и „Посланье к Наталье“ является в известной мере рассказом об искушениях, в которые ввергал лицеиста-монаха образ Натальи, тревоживший и сон и воображение. Поэма „Монах“ даёт рассказ об искушениях плоти, которые выпадают на долю придуманного автором монаха. В известной мере поэт объективирует впечатления собственных искушений, вызванных образом Натальи. Он и сознаётся простодушно в своём увлечении, называет по имени Наталью. Она есть эротическое бродило в творческом процессе создания „Монаха“. Поэт жалеет, что он не владеет кистью художника, иначе он

Любопытно, что, выбирая своему монаху искушение и располагая в литературных образцах целым арсеналом разнообразнейших искушений, Пушкин в процессе объективации собственных переживаний остановился на одном виде — на искушении частью женского туалета. Не женский образ привиделся монаху, а юбка — сладострастная чёрточка, характерная для подростка.

И от этого обращения переход к действительности:

А в „Послании к Наталье“ —

Эротика „Монаха“ легко сближается с эротикой „Послания к Наталье“, и эта близость даёт повод к заключению, что и то и другое произведения писаны приблизительно в одно и то же время. Что написано раньше, послание или поэма? Если счесть автобиографическим момент ожидания Натальи, описанный в поэме, то хронологически первенство надо отдать „Монаху“. Но вслед за волной чувственности, залившей строки послания и поэмы, пришла „первая любовь“. В программе записок Пушкин пометил только „первая любовь“, а в отрывках из лицейских записок под 29 ноября 1815 г. находим подробную запись. Пошли иные песни, бесконечно далёкие от признаний Целадона перед Натальей и его вожделений: