Павел Щеголев - Первенцы русской свободы

Самым интересным и важным как для биографии поэта, так и для истории общественного брожения в 1826 году мы считаем дело, произведённое военно-судной комиссией о штабс-капитане Алексееве. Производства других инстанций прибавляют немного материала, имеющего значение; в них много пустословия, не разъясняющего, а только запутывающего дело. Но имеет интерес — специальный для пушкиноведения — производство Государственного совета.

Изложению этих дел мы посвящаем дальнейшие страницы.

Для ознакомления с историей процесса штабс-капитана Алексеева необходимо кратко передать историю возникновения этого дела [805].

История распространения запрещённого цензурой отрывка из элегии «Андрей Шенье» представляется на основании изучения дела в следующем виде. Коноплев, агент Скобелева, добыл список стихов у кандидата Леопольдова. Знал ли последний, что Коноплев шпион, установить по делу нельзя; во всяком случае Леопольдов играл в этой истории роль довольно постыдную и плачевную. Он собственноручно переписал стихи, прибавив к ним предсмертное письмо Рылеева к жене, и вручил Коноплеву. Скобелев, доносивший на Пушкина ещё в 1824 году, тотчас же сообщил эти стихи Бенкендорфу в конце июля или начале августа. Напомним, что в это время царь со всем двором был в Москве и готовился к коронации. Бенкендорф потребовал указать лицо, которое дало стихи Леопольдову. Леопольдова в это время не было в Москве, и Коноплев был послан в Саратовскую губернию разыскать его. Узнав от него, в конце августа, что стихи даны ему прапорщиком лейб-гвардии конно-пионерного баталиона Молчановым в июле 1826 года, Коноплев вернулся в Москву и доложил полученные им сведения Бенкендорфу. Началось дело; был найден и арестован Молчанов, который 8 сентября показал, что стихи получены им в феврале 1826 года от л.-гв. Конноегерского полка штабс-капитана Алексеева. Александр Ильич Алексеев также был разыскан, арестован и 16 сентября отправлен из Новгорода в Москву [806]. Здесь и начальник Главного штаба И. И. Дибич и дежурный при государе генерал Потапов тщетно добивались, чтобы Алексеев сказал, кто ему дал эти стихи. Алексеев отвечал, что он получил их в Москве осенью 1825 года, но от кого, решительно не помнит. Генералы пробовали действовать на него через отца; отец умолял сына, грозил ему проклятием, но Алексеев упорно оставался при своём отрицании. В результате, по высочайшему повелению, Молчанов был переведён тем же чином из гвардии в армию в Нижегородский драгунский полк, а Алексеев за запирательство отдан под суд. С самого начала следствия и тот и другой находились в московском тюремном замке [807]; Молчанов, несмотря на то, что наказание было на него уже наложено, всё-таки был оставлен в тюрьме на всё время следствия.

Этих данных достаточно для того, чтобы разобраться в военно-судном процессе, к изложению которого мы и приступаем. Мы считаем нужным не выпускать при изложении тех страниц дела, которые, не представляя важности для пушкиноведения, дают хорошее понятие о том, как ставилась в это время процессуальная сторона дела и как созидалась «юридическая» аргументация. Слово «юридическая» тут приходится, конечно, брать не иначе, как в кавычках.

25 сентября 1826 года Начальник Главного штаба Е. И. Дибич обратился со следующим отношением к великому князю Михаилу Павловичу, который в это время командовал отрядом Гвардейского корпуса, отправленным в Москву на коронацию.

«У служившего лейб-гвардии в конно-пионерном эскадроне прапорщика Молчанова найдена копия с письма государственного преступника Рылеева и возмутительные стихи на 14 декабря 1825 года. Молчанов в отобранной от него расписке объявил, что сии стихи получил от лейб-гвардии Конно-егерского полка штабс-капитана Алексеева, который, не отвергая того, что отдал оные Молчанову, не только не объявил в своё время сочинения сего начальству, как того требовал долг честного и верного офицера и русского дворянина, но при сделанном ему лично мною допросе, не раскаиваясь в своём поступке, решительно не хочет открыть, от кого он сам получил сии бумаги.

Как таковое упорство штабс-капитана Алексеева доказывает, как зловредные его склонности, так и намерение скрыть следы, по которым могли бы быть открыты злоумышленники, распространяющие подобные сочинения, то государь император, желая примером строгого взыскания пресечь и впредь подобные столь вредные для общего спокойствия государства покушения,— высочайше повелеть соизволил штабс-капитана Алексеева, яко обличённого собственным признанием в содержании у себя против долгу присяги и существующих узаконений в тайне от своего начальства и сообщении даже другим таких бумаг, кои по содержанию своему, в особенности после происшествия 14 декабря, совершенно по смыслу злодеев, покушавшихся на разрушение всеобщего спокойствия,— предать военному суду здесь при 2-м сводном лёгком кавалерийском полку Гвардейского отряда с тем, чтоб суд был окончен в возможной поспешности и непременно в продолжении трёх дней.

Сообщая вашему императорскому высочеству сию высочайшую волю для зависящего о исполнении оной распоряжения и препровождая при сём найденные у Молчанова письмо Рылеева и стихи на 14 декабря, прошу покорнейше ваше императорское высочество по окончании над ним суда сообщить мне сентенцию оного с мнением вашего высочества для доклада государю императору. При сём имею честь уведомить, что штабс-капитан Алексеев содержится в здешнем тюремном замке».

Исполнение по отношению начальника штаба последовало в тот же 25-й день сентября. Великий князь дал соответствующее предписание графу Орлову, командовавшему сводной лёгкой Гвардейской кавалерийской бригадой и л.-гв. сводным кирасирским полком. В тот же день при 2-м сводном лёгком кавалерийском полку была учреждена комиссия военного суда. Презусом её был назначен л.-гв. конно-егерского полка полковник барон Ренне, асессорами — капитаны Павлищев [808], Корф, штабс-капитан Стремоухов, поручик Вуич, прапорщики: Вульф [809]и Кронек; производителем дел — обер-аудитор 9-го класса Иванов.

Суд совершался с соблюдением всех формальностей. На первом же заседании 26 сентября презус, объявив о цели собрания, «уговаривал всех обретающихся в суде, дабы при отправлении начинающегося дела напамятовали свою совесть, а что в суде случится, хранили бы тайно и никому о том, кто б он ни был, не объявляли». Затем, намечая программу действий, комиссия постановила предложить подсудимому обычный вопрос: «не имеет ли он на презуса, асессоров и аудитора какого показать подозрения и судом их будет ли доволен» и затребовать из штаба формулярный список и кондуит Алексеева. По изъявлении Алексеевым своего удовольствия комиссией, судьи принесли судейскую присягу [810]. Вступив в исполнение обязанностей, презус на основании воинских процессов I главы 14-го пункта уговаривал Алексеева, чтобы он «с пристойным воздержанием дело своё доносил вкратце». Подобный уговор был, очевидно, вызван необходимостью закончить дело в три дня. Ввиду такой крайности, дежурный генерал предписывал комиссии заканчивать дело, не дожидаясь обычного представления формуляра и кондуита подсудимого.