Анри Пиренн - Средневековые города Бельгии

Против всякого ожидания эта армия одержала победу. Она победила не только потому, что ею командовали отличные полководцы, что на ее стороне было преимущество местности, пересеченной рвами и неудобной для кавалерийских атак, что Роберт Артуа в своем нетерпеливом стремлении победить позволил своим войскам беспорядочно броситься на неприятеля, но и потому еще, что она сознавала, что борется за свое существование. Она ощетинилась против неприятельской конницы несокрушимым барьером своих пик, никто не покинул рядов, никто не брал пленников. Как и в Брюгге, все говорившие по-французски были перебиты. Сам Роберт Артуа, вместе с множеством графов и знатных баронов, остался на поле брани. Никогда еще не было подобного сражения, где победители отказывались брать выкуп у выбитых из седла рыцарей. Дворяне, привыкшие биться с феодальными войсками, оказались беспомощными перед этой мрачной энергией и суровостью народной армии. Они были охвачены паникой, и сражение закончилось полным разгромом их рядов. Вечером Жилль ле Мюизи мог наблюдать под стенами Турнэ смертельно усталых, голодных, полуживых от страха беглецов, продававших за кусок хлеба свои доспехи горожанам [791].

Во Франции битва при Куртрэ надолго сохранила характер какой-то трагимистической катастрофы. Вызванный ею страх в значительной мере обусловил ту нерешительность, которой отличались в последующие годы военные операции Филиппа Красивого.

Впрочем, вскоре распространился слух, что участь сражения при Куртрэ решена была только изменой. Были сочинены неправдоподобные рассказы о ловушках, в которые фландрцы завлекали французское рыцарство, и легенды эти распространялись за границей возвращавшимися по домам наемниками. Под конец они проникли даже в Бельгию, так что по странной иронии истории именно они популяризировались фламандской живописью и фламандскими гравюрами, вплоть до наших дней [792].

Политические последствии битвы при Куртрэ были столь же значительны, как и битвы при Бувине. Последняя подчинила Нидерланды французскому влиянию, первая освободила их от него. Но в то время как сражение при Бувине относится к общей истории Европы, битва при Куртрэ является исключительно национальном событием. Она объясняется самим характером фламандской культуры, она есть продукт социальных и политических движений, волновавших страну. Она разразилась внезапно, столь же неожиданная, как и революция, и столь же радикальная — по своим последствиям. Нескольких часов этой битвы было достаточно, чтобы установить во Фландрии демократическое правление и вернуть графство династии Дампьеров. Патрициат, Филипп Красивый и Иоанн д'Авен были побеждены одновременно. Нидерланды не только не были на сей раз увлечены потоком общеевропейской политики, но, наоборот, изменили направление ее. Битва при Куртрэ была первым ударом, нанесенным французской гегемонии. В Риме Бонифаций VIII посреди ночи поднялся с постели, чтобы выслушать рассказ о ней.

Почти одна только приморская Фландрия приняла участие в борьбе под руководством Брюгге. Находившийся во власти патрициев Гент, занятые французами Лилль и Дуэ не могли присоединиться к ней [793]. Но после победы восстали все крупные города. Одинаковые причины породили одинаковые последствия в валлонских и фламандских городах. Борьба с Филиппом Красивым была не национальной, а социальной войной. Лишь только лилльские и дуэсские ремесленники узнали радостную весть, они тотчас же призвали победителей на помощь против сторонников короля [794]. Гюи Намюрский немедленно поспешил к ним на помощь. При Куртрэ фландрская армия ограничилась отражением нападения; теперь она смело перешла от обороны к нападению.

Героическая борьба Фландрии с Францией в течение первых двадцати лет XIV века, борьба, которую она вела только своими собственными силами, представляет, несомненно, одно из самых поразительных и грандиозных явлений средневековой истории. В течение всего конца царствования Филиппа Красивого, в течение царствования Людовика X, в течение значительной части царствования Филиппа Длинного, французские короли тщетно истощали все свои ресурсы на то, чтобы положить конец сопротивлению Фландрии. После различных мирных договоров и договоров о союзах, прекращавших на время борьбу, она снова оказывалась каждый раз еще более упорной и ожесточенной. Разумеется, конфликт Филиппа Красивого с Бонифацием VIII и гражданская война, охватившая Францию при Людовике X и Филиппе Длинном, были на руку фландрцам. Однако как ни серьезны были эти события, они не могли настолько ослабить королевское могущество, чтобы устранить колоссальную диспропорцию между силами обеих воюющих сторон. Если бы победа зависела только от численности войск, то Фландрия, несомненно, была бы обречена. Но нехватку в материальных силах она возмещала моральным перевесом. О фландрских армиях начала XIV века можно сказать то же самое, что об армиях французской республики конца XVIII в. В обоих случаях — импровизированные солдаты, навербованная наспех милиция, могли выдержать натиск регулярных войск лишь потому, что к патриотизму у них присоединялась вся страсть победоносной партии. Республиканцы, сражаясь с эмигрантами, в то же время сражались с Австрией; а фландрские ремесленники видели во Франции прежде всего союзницу « leliaerts » и патрициев. Борясь с Гюи Намюрским и Вильгельмом Юлихским, французский король полагал, что он имеет перед собой только возмутившихся крупных вассалов; в действительности же он имел перед собой вождей восставшего социального класса. Этим объясняются огромные размеры принесенных Фландрией жертв и массы выставленных ею бойцов. Ремесленное население предместий ее больших городов являлось неисчерпаемым человеческим резервом, из которого она могла брать людей без счета. Конфискованные мятежниками богатства патрициев составили военные фонды [795]. К этому надо прибавить, что сырая почва Фландрии, пересеченная рвами и глубокими реками, превращавшаяся осенью благодаря дождям в непроходимые болота, ставила продвижению французских армий такие же препятствия, на какие наткнулись в XI веке имперские армии. Наконец, следует заметить, что городские войска, составленные большими сомкнутыми батальонами, поражали и сбивали с толку королевские армии своей неожиданной тактикой.

В конце июля 1302 г. фландрская армия осадила Лилль. Начальник французского гарнизона, покинутый «простонародьем», обещал сдать город, если король не придет к нему на помощь до середины августа. То же самое произошло и в Дуэ. Иоанн Намюрский, прибывший во Фландрию и принявший здесь верховное командование, знал, что французский король не может собрать в такой короткий срок новую армию. Поэтому он распустил городскую милицию и, оставив себе лишь несколько всадников, и нескольких ставших на сторону народа патрициев, ожидал сдачи обоих городов, которая и произошла в указанный срок. Вся Фландрия, до «Нового Рва» ( Neuf-Fosse ), отделявшего ее от Артуа, была отвоевана у Франции.