Светлана Мрочковская-Балашова - Она друг Пушкина была. Часть 1

Этот блестящий и плодотворный ум — по мнению благорасположенного к нему его современника — был большим подлецом, большим негодяем и шарлатаном — по мнению Пушкина. Он начал тем, что был б…, потом нянькой и попал в президенты Академии наук , при своих 11 000 крепостных душ крал казённые дрова. [25] Пушкин А. С. Собрание сочинений. Т. 8. С. 46. Эта запись в «Дневнике» сделана Поэтом в крайне возбужденном состоянии — книга о Пугачёве раскупалась плохо, а светская молва с удовольствием смаковала слухи о возмутительном сочинении. Так, мол, сам Уваров назвал «Историю Пугачёва». Это был 1835 год — начало травли Поэта. Ещё в мае 1834-го Пушкин, по собственному признанию, чуть было не поссорился со двором — подал прошение об отставке. Через Жуковского ему ответили: отставку примем, но запретим работать в архивах. А он только развернулся — «История Пугачёва», «История Петра», исторические заметки о русской истории, о покорении Сибири, о смутных временах Анны Иоанновны, царствовании Екатерины… Замыслы будущих произведений. А тут выбор — кнут или пряник. Он предпочёл пряник — остался в камер-юнкерах, а ему оставили архивы. Первые строфы Поэмы конца. Клубок судьбы начал разматываться с ускорением. В жизнь Пушкиных уже вошёл Дантес… Нынешний Пушкин — натянутый нерв. В народе о таких говорят «лезет на рожон». Он в самом деле лез на рожон. Какой-то уваровский лизоблюд Боголюбов во всеуслышание заявил Пушкину, что князь Репнин, кажется, принял злополучную «Оду» на свой счёт. Спичка, поднесённая к пороху. В феврале 1836 года Пушкин разражается письмом — странным для умного человека, но объяснимым для затравленного:

«Князь,

С сожалением вижу себя вынужденным беспокоить Ваше сиятельство; но, как дворянин и отец семейства, я должен блюсти мою честь и имя, которое оставлю моим детям…»

Послание фактически означало вызов Репнина на дуэль. Благородный князь учтиво разъяснил Поэту его заблуждение. Пушкин извинился. Недоразумение уладилось.

Дальнейшая судьба князя Репнина сложилась как и подобает судьбе честного человека: вернувшись из странствий по Италии и Швейцарии, он удалился от света, поселился с Варварой Алексеевной в своём имении Яготине. Он умер в 1845 году, так и не дождавшись окончания следствия. Крестьяне любили своего доброго барина и, несмотря на январскую стужу и метель, всей округой проводили его в последний путь. А через два месяца было получено заключение следственной комиссии о полной невиновности князя. Для этого российскому судопроизводству потребовалось 11 лет. Поруганная честь, достоинство, подорванное здоровье и преждевременная смерть князя не вошли в регистр судебных издержек.

Потомок Разумовских по женской линии А. А. Васильчиков в конце прошлого века издал свой многолетний труд «Семейство Разумовских». Обширное четырёхтомное исследование документировано доступными в то время его автору богатейшими архивами Разумовских и родственных им родов Репниных, Уваровых, Васильчиковых. Читается как увлекательный роман и заслуживает быть переизданным сегодня в назидание потомкам. Диву даёшься той могучей российской силе, которая вдруг пробуждалась вулканической мощью в отдельных, словно по воле Провидения созданных, скрещённых, подобранных родах. На Руси всегда рождались самородки. Само явление Петра на русском троне — это тоже диво в лоне дремотного, ленивого, азиатски патриархального российского бытия. С гениальной прозорливостью Пётр умел отыскивать, вырывать из бездеятельного прозябания умных, расторопных людей. С тех пор это стало государственной политикой и давало прекрасные результаты. Меньшиковы, Разумовские, Орловы, Потёмкины, Завадовские — тому убедительный пример. Наш XX век не удивишь такими взлётами человеческих судеб. Но в XVIII веке подобное явление было чудом: до десяти лет неграмотный пастушонок Кирилл Григорьевич, брат елизаветинского фаворита, пройдя ускоренный курс обучения в Европе, беспрецедентно в 18 лет становится президентом Российской академии наук. В Петербурге он открывает для своих детей и племянников первый частный лицей, где их обучают выписанные из Европы известные профессора. А затем Кирилл Григорьевич отправляет детей отшлифовывать образование в лучшие европейские университеты.

Разумовский строит замечательной архитектуры дворцы, создаёт первые на Руси ботанические сады, оранжереи, выращивает в них экзотические фрукты и растения, наполняет свои палаты замечательнейшими произведениями искусства — картинами, гобеленами, фарфором. В Москве сохранился построенный им Петровско-Разумовский дворец — ныне в нём размещается Тимирязевская академия. Любимое загородное имение гетмана поражало современников роскошью, утончённостью вкуса хозяина. Здесь перед коронацией в Москве останавливалась Екатерина II. Позднее по её приказу у Тверской заставы построен дворец (не вечно же одалживаться у своих подданных!) для отдыха царских особ после долгого путешествия из Петербурга в древнюю столицу. Петровский въездной дворец строился М. Казаковым целых семь лет, с 1775 по 1782 год. Он стал жемчужиной русского зодчества — сказочный древнерусский терем-теремище.

Несколько лет назад в Вене культурный атташе бельгийского посольства, историк и исследователь Жорж Англобер показал мне прелюбопытный документ, связанный с Отечественной войной 1812 года. В дни оккупации французами Москвы в Петровском дворце находилась временная резиденция пасынка Наполеона Эжена Богарне [26] Сын первой жены Бонапарта — Жозефины и республиканского генерала Александра Богарне, закончившего жизнь на плахе Робеспьера. С 1805 года Эжен Богарне — вице-король Италии. . Это была обнаруженная Англобером в каком-то архиве записка маркиза Жюля де Сейва, состоявшего в свите вице-короля. В ней излагалась история вывезенных маркизом из Москвы картин и поисков их владельцев. Де Сейв квартировал не в усадьбе Разумовского, а в деревянном доме напротив. Сам же дворец, примечательный своей конструкцией, построенный из камня, что весьма редко в столь удалённом от центра районе, упоминается как ориентир. Дом с картинами был необитаем, отмечает маркиз, как была необитаема тогда почти вся Москва.

Когда начался пожар, я побросал в мою бричку несколько самых маленьких картин из большой коллекции этого дома. И они, подвластные воле той невидимой руки, которая провела меня через все опасности, благополучно прибыли во Францию.

Шли годы. Угрызения совести мучили маркиза. Он решил разыскать владельцев картин. Естественно, их имён он не знал. Поиски не увенчались успехом. Наконец, в апреле 1847 г., он обратился за содействием к русскому послу в Париже М. Ермолову. Желание де Сейва вернуть незаконную собственность было столь велико, что он снял отпечатки пальцев одной и той же руки , обнаруженные им на картинах, и передал их в русское посольство. Факт, достойный удивления, ибо происходило это более 150 лет назад. Тогда, возможно, ещё были живы собственники того сгоревшего дома или их наследники, но тем не менее де Сейв не смог их отыскать. Ермолов поручил это дело своему другу, как раз уезжавшему в Москву, кн. Голицыну. Записка заканчивается обращением престарелого маркиза к своим наследникам: если сведения из России поступят после его кончины, исполнить его волю и вернуть все девять картин их собственникам, при условии, что их самоличность будет убедительно доказана. В приложенном описании значатся настоящие шедевры: «Морской пейзаж» Сальваторе Роза, «Паж и солдаты» Давида Тенирса, гравюра по меди Франка (вероятно, Meister Francke). Была здесь и миниатюра «Лошади» (указан её размер — 10x10 см). Некоторые надписи полустёрлись от времени и, вполне вероятно, что эта картина принадлежала не кисти Ван Фаленса, как указывает де Сейв, а Ван Дер Мейлену, рисовавшему животных и батальные сцены на холстах маленького формата. Неизвестно, чем кончилась эта история. По предположению Англобера, полотна так и не вернулись в Россию. Со смертью маркиза поиски, вероятнее всего, прекратились.